Частный случай запутанного состояния - [8]

Тут я опять проснулся, и вообще в течение дня засыпал и просыпался множество раз, удивляясь сонливости. Вялость, которую я приписал похмелью, угнетала меня. И безразличие, едва ль не покорность судьбе. То же самое происходило со мной в тюрьме, и бесконечные перезагрузки до того замутили мой ум, что я уже не понимал, кто я и где нахожусь.

— Надо что-то решать, — бормотал-беспокоился Рафик, бегая меж наших двух шконок. — Убьет твою копию этот бандит. Мне ж ее надо понаблюдать обязательно. Мне ж еще почти полгода пыхтеть.

— Ты ж сам сказал, что первым делом он от оригинала избавится.

— И то правда, — сказал он и несколько успокоился.

Я заметил, что в своей эгоистической увлеченности экспериментом он мне не очень сопереживал. А самое удивительное, что и сам я сопереживать нам обоим не торопился. Ни себе, ни совладельцу моей личности на воле — если волей можно назвать периметр Витиного участка.

Витя, очевидно, уже пожалел, что по пьянке со мной разоткровенничался. Вечером он сказал:

— Убивать, действительно — не то что жалко, но как-то нерационально. Я сейчас как раз думаю над тем, как тебя рационально использовать. Может Михалковых с Кончаловскими забашлять, чтоб кино про тебя сняли?

— Надо было сначала с намерениями определиться, а уж потом проект затевать, — сказал я безжизненно.

— Не люблю загадывать, — сказал Витя. — Загадывай, потом отгадывай, почему все не так.

Документы, друзья, деньги — все это в городе у меня было. К сожалению — на другое лицо. Если бежать, то бежать надо в двух экземплярах. Иначе не имеет смысла побег. Не оставлять же в заложниках часть своего «я». Но если уйти от Вити не составляло труда, то о побеге из заключения не стоило даже думать. Да и воли на свершение подобных действий у меня вдруг не стало. Я опять задремал.

— Сомлел, — то ли приснился, то ли донесся сквозь сон Витин голос. — Ешь витамины, бегун.

Приступы моей абулии не укрылись от Рафика.

— Возможно, что двойники не обладают полной самостоятельностью, — теоретизировал он. — Что они ограничивают друг друга в степенях свободы. То есть воля одного тормозит волю другого. Как ты думаешь? А?

Он тут же позвонил Вите.

— Надо их на одном поле свести, — сказал он. — Для чистоты эксперимента.

Потом выслушал Витины возражения.

— Если что, — заверил его Рафик, — обратно-то сесть всегда можно. Тут важно знать: как они со своим двойником встретятся? Как прореагируют друг на друга? Как себя поведут?

Витя что-то ему ответил.

— Ярар, — сказал Рафик, выражая согласие.

Задрав подбородок, Витя подтягивал узел галстука, собираясь на какую-то кинематографическую конференцию.

— Так-то так, — говорил он в трубку мобильного, — но что-то сдается мне, что до окончания эксперимента вас троих нужно взаперти держать… Ладно. Будет им рандеву. Только учти: головой отвечаешь. — Он сорвал галстук и отбросил его прочь. Сунул мобилу в карман. — Ярар… — передразнил он Рафика.

4

Было немного боязно: да и кто б не испугался встречи с тем, кто знает и понимает тебя не хуже, чем ты сам? Кому ведомо твоё самое сокровенное? От коего не укроется ничего, что есть в тебе подлого, кому явственно мельчайшее движение твоей души?

Кроме того, существует румынская примета на этот счет: встретить двойника — к смерти.

Решения Витёк принимал быстро. Катя явилась ко мне уже наутро.

— Доктор попался добрый, — сказала она. — В невменяемости не отказал.

При других обстоятельствах я б эту адвокатеньку расцеловал.

— Вы, кажется, не очень-то рады?

— Рад, — выдавил я.

Встретить адвоката — к перемене участи. Это из разряда отечественных народных примет.

— Можете уже собирать свои вещи, — радостно заверила меня Катя. — Еще денек-другой — и…

И — свежевыбритый, простившийся с Рафиком, я вышел за ворота тюрьмы. Мой прежний костюм сидел на мне мешковато.

— Так вот ты какой, — сказал Витя, видевший меня в этом обличье впервые. — Ничего, внешность располагающая. Понятно, почему тебе дятлы баксы несли. Вот закончим с нашей насущной темой, станем вместе обувать обывателей. Мне двадцать процентов. Тебе — тоже двадцать. Остальное поделим в иной пропорции.

Моё настроение, несмотря на радостное событие, оставалось мутным и переменчивым. Привычная абулия вдруг сменилась лихорадочным возбуждением. Я внезапно и неестественно оживился, суетливо вертел головой, шарил вокруг себя, словно был в поиске. Витя, в обычном своем монологе, поначалу моего смятения не замечал.

— Сидим, квасим: Элемент, я, Шифанера с Квакиным — весь гегемон. В «Нептуне» было. И вдруг налетает, словно демон, омон…

Замутненным сознанием я улавливал отдельные словесные обороты, но их значение от меня ускользало, не хотело складываться в осмысленный речевой продукт. Гегемон-омон, настойчиво крутилось в башке, потом и это исчезло. Мне показалось, что я отключился на пару минут, ибо мы как-то мгновенно быстро миновали целый квартал. Возникла уверенность, что именно так сходят с ума. Я запаниковал. Мои поскоки и ёрзанья стали активней, а в особо остром приступе паники я попытался открыть дверцу автомобиля, чтобы вывалиться на ходу. Оказалось, что она заблокирована.

— Эй, ты чего? — обратил, наконец, внимание Витя на мои обстоятельства. — От воли крыша поехала?