Частный случай запутанного состояния - [7]

— Нет, тогда только ногу сломал. Кость на болтах. А заплатка — та со школы еще. Тоже одному заехал, да директор откуда-то увидал. Схватил за ухо, завел в помещение, в котором стояло четыре стула, одним из которых и ударил по голове.

— Трудное у тебя было отрочество.

— Трудное. Да и юность не легче. Да и сейчас. А за гробом, вероятно, нас ждут новые сюрпризы судьбы.

Он поморщился и взялся за правый бок. Печень, что ль его беспокоит?

— Беспокоит? Да она бесит меня. В общем, сам видишь: кость на болтах, черепица титановая, печень скручена параличом, и вообще — нет такого места на мне, по которому бы не били. Сквозная от выстрела, в глазах двоится от сотрясений, да приближается старость со скоростью шестьдесят минут в час.

— Ты еще вполне бодр, — сказал я.

— Вчерашняя схватка очень меня огорчила. Ты ж меня едва не одолел. Меня! Кто? Искусственный румын! Так что сам видишь, реинкарнация мне крайне необходима. — Он впервые прямо заявил о том, о чем мы с Рафиком только догадки строили. — Чтоб и дальше земные сроки наматывать. Да и с позиции здравого страха за жизнь неплохо иметь себя в двух экземплярах. Я давно что-то подобное предполагал. Насчет смены себя. Вернее, замены носителя. Подготовить себе, типа — резерв. Перетащить в новое тело свой внутренний мир — неотъемлемый, имманентный, — запросто произнес он. — И тут про Муслюма в виде анекдота мне преподносят. Я носом повел. Осторожненько все выяснил. Однако дело беспрецедентное, насколько я понял в меру своей учености. Может непредвиденное произойти. Вот я и решил, что лучше этот процесс разбить на два этапа. Первым этапом пойдешь ты, вторым — я, а на пересылке встретимся.

Из спортзала мы переместились на кухню, из кухни в сад.

— А что с тобой делать, да еще после этих всех откровений — вот вопрос, — продолжал Витя, подтверждая наши с Рафиком худшие опасения. — Не оставлять же в живых, сам посуди.

— А может… — забеспокоился я, — как-то иначе. Не обязательно убивать?

— Не отменять же задуманное. Я уж и организм себе подобрал — атлетического телосложения. Это в царстве разума размер не имеет значения. Мы ж пока в другом царстве живем. Небезразлично, в какой форме хранить свое содержимое.

— Может, я эмигрирую куда-нибудь? По-тихому.

— Есть другой вариант. Будешь у меня в подвале гнить. Сожалея о своей несвежести.

Что-то у них со Светкой чуть что — сразу в подвал.

Ближе к обеду у Вити выработался некий план. Пока что в виде предположений.

— Есть у меня корефан, Овир, — сказал он. — Ликвидировать его, что ли? А что? — продолжал он оживленно. — На меня не подумают: наши интересы не пересекаются. На тебя — тем более. Тем более, — повторил он, — что к тому времени, как они думать начнут, ты будешь совсем мертв.

Об Овире я был наслышан. Без него в нашем городе ни одну визу на тот свет не выписывали.

— Чем тебе Овир не угодил? — спросил я.

— Да в общем-то угодил.

— Тогда зачем?

— Да так… Интересно, как жизнь после этого обернется.

Я его понял: пресловутая тяга к перемене участи даже на воле покоя нам не дает.

— Сделаем из тебя мину: обложим взрывчаткой, подпустим поближе и взорвем. Будешь этот… хасид. То есть, шахид, конечно. Ничем не рискуешь. Вернешься к своему обычному нормальному состоянию — и всё.

— Может как-нибудь без взрывчатки? — уныло возражал я. — Пистолет или ружье с оптикой.

— Взрывчатка, она брат… Миг — и жизнь вдребезги. Так, что ошметков не соберешь. Не люблю похорон в открытом гробу. У меня некрофобия.

— И все таки как-то бессовестно получается.

— Ты, рома, не умничай. В школе, конечно, нам говорили: это нехорошо, то плохо. Но с тех пор много чего утекло: воды, крови. Мир изменился. Я тоже другой стал. А где совесть была — там крыла выросли.

Что ж, не он один претерпел такие этические мутации.

— Ну а как же… А как же Дробота, что спасет мир? — прибег я к последнему аргументу.

— Мир! А причем тут ты? — И добавил для смеху. — В утешение могу сказать следующее: обещаю свою новую жизнь прожить иначе. Не брать от нее лишнего. Никого без надобности не обижать. Не посягать на чужую жизнь и другие либеральные ценности.

Пили мы, очевидно, до позднего вечера — с перерывами на аперитив. Конец всего этого я не помню. Ни в той, ни в другой голове не запечатлелся конец. Следующей визуальной картинкой был балкон. Влажный, как всегда по утрам, газон. Небо, неубранное после вчерашнего.

Помню, снился под утро сон.

— Я тебе даже две визы выпишу, — говорил Овир, лично вешая на меня тяжелый пояс. — Главное — сделать хорошую мину. А хорошая мина при даже плохой игре разнесет эту игру вдребезги.

Не исключено, что между этими двумя одинаковыми умами тоже существует нечто вроде спутанного состояния, думал я, глядя с балкона, как Витя отъезжает на своем БМВ. И оппонент, сочтя Витины думки для себя опасными, мог бы сработать на опережение. А если нет, то телефон Овира наверняка имелся в Витином мобильнике. Выяснить этот номер, позвонить, предупредить? Переиграть ситуацию?

Тут без стука распахнулась дверь, вошел Витя, сказал:

— Ну что, пора от страшных снов перейти к делу. Знаешь, я тут и повод для убийства подобрал: разногласия в вопросах модернизации экономики. Это сейчас самый модный мотив.