Частная жизнь Тюдоров. Секреты венценосной семьи - [119]

Хотя Елизавета следовала примеру своих предшественников и регулярно встречалась с членами совета, реальная государственная политика определялась в личной приемной, которая стала центром ее двора. Королева часто задерживала главного министра, лорда Берли, «до поздней ночи в рассуждениях, а когда он уходил, вызывала к себе другого»[586]. Еще одним доверенным министром, с которым королева любила советоваться наедине, когда все придворные давно засыпали, был Уолсингэм. Елизавета всегда разыгрывала свои карты поближе к сундуку. Сэр Джон Харингтон проницательно замечал: «Ее мудрейшие и лучшие советники никогда не могли узнать ее волю в делах государственных: настолько уклончиво она высказывала свои суждения». Он же говорил, что «искусство и природа так тесно сплетены, что в любой момент трудно угадать ее мнение». И хотя королева «вызывала каждого высказывать ей свои самые глубинные мысли», затем она «в уединении обдумывала сказанное», прежде чем принять решение[587].

То же желание приватности распространялось и на другие сферы жизни королевы при дворе. Она очень любила публичные праздники и развлечения, которые регулярно устраивались во дворцах. Но есть Елизавета предпочитала в личных покоях, где ей прислуживали специально отобранные дамы «с особой торжественностью… и весьма редко кто-либо, будь то иностранец или соотечественник, допускался в это время и только при посредничестве кого-то наделенного властью»[588]. Пропасть между публичным миром двора и личным миром королевы становилась все глубже. Величие королевы отражалось в пышных церемониях, происходивших в приемном зале и других публичных залах дворца, но истинным центром власти были личные покои королевы — тайные комнаты, расположенные вдали от чужих глаз.

В этом на собственном опыте убедился Томас Платтер. Он описывал церемонию приготовления и сервировки «обеда» королевы во дворце Нонсач. Оставшись в приемном зале, где Елизавета давала аудиенции, он наблюдал, как она удалилась в свои покои. Ее стражники («в красных, если я правильно помню, плащах, с вышитыми золотом королевскими гербами на спинах») внесли в зал два стола и установили их там, где сидела королева. Затем пошла целая процессия других стражников, джентльменов и «очаровательная фрейлина, которая очень грациозно поклонилась… трижды пустому столу». После этого вошло не менее сорока стражников королевы — «высокие, красивые сильные мужчины с оружием на боку». Каждый нес закрытое блюдо. Джентльмен по очереди снимал крышки с каждого блюда, а фрейлина отрезала большой кусок и вручала его стражнику, чтобы тот попробовал и убедился, что блюдо не отравлено. Пробовались также вино и пиво. И наконец, когда весь стол был полностью заставлен блюдами и «исполнены все почести, словно королева сама сидела за столом, блюда предлагали королеве в ее покоях, чтобы она сделала свой выбор». Платтер замечал: «Блюда относили в ее покои, и она ела то, что ей нравилось, в полном уединении, ибо она редко трапезничает при посторонних». Такие же церемонии повторились при подаче всех трех блюд. Затем музыканты королевы исполнили небольшой концерт, знаменующий окончание спектакля, и все удалились. Наблюдая за чередованием изысканных блюд и вдыхая их соблазнительный аромат, Платтер почувствовал голод и поспешил найти себе какой-нибудь еды[589].

Во времена правления Елизаветы завтрак стал более популярной трапезой. Большинство придворных стали есть что-то сразу после пробуждения, хотя подобные трапезы считались более подобающими рабочим и путешественникам. Завтрак был очень скромным в сравнении с другими трапезами дня и обычно состоял из белого хлеба и рыбы или мяса. Основную трапезу дня обычно подавали в полдень, а около пяти часов устраивался ужин.

Хотя королева, как и ее предшественники, придавала большое значение пышности церемоний, сопровождающих приготовление и организацию придворных трапез, Елизавета мало интересовалась едой и питалась нерегулярно. «Точных часов трапезы она не соблюдает, — замечал один придворный, — и ест только тогда, когда ее аппетит требует этого»[590]. Хотя королева ела мало и чаще всего в приватной обстановке, она не собиралась отменять сопровождающие королевскую трапезу церемонии и роскошь. Во время ее правления оловянные кружки стали постепенно уступать место бокалам и стаканам. Все стекло стоило дорого, но дороже всего стоило венецианское — в пять раз дороже. Венецианское стекло было символом статуса. Неудивительно, что оно заняло достойное место на столе королевы. Для засахаренных фруктов придумали маленькие вилки, которые сразу же стали популярными среди модной элиты. Вилки подавали на специальных банкетных блюдах, а не просто на стол. Банкет в тюдоровские времена означал не пир, а дополнительное блюдо — сладости, орехи, фрукты и сыры, — которое подавали в другом помещении, не там, где проходили обеды и ужины.

Сохранилась скатерть, которую сделали для королевы в начале ее правления, и скатерть эта демонстрирует преданность Елизаветы памяти своей матери. Елизавета редко упоминала Анну Болейн, и многие считают, что она разделяла презрение своего отца к своей супруге. Но личные вещи Елизаветы говорят об обратном. Во фламандском городе Кортрейк для нее сделали прекрасную салфетку из льняного дамаста. На салфетке вышиты два бюста Елизаветы, над которыми красуются соколы герба Анны и собственный герб королевы. Елизавета очень любила изображения соколов, и их мы можем видеть на обложках ее книг. Королева не могла более откровенно высказать свою преданность матери или открыто высказаться в защиту женщины, которая даже после смерти считалась главным скандалом Европы. Не могла она и перезахоронить прах Анны с должными почестями и церемониями. Она остро сознавала, что подобные действия вновь поднимут вопрос о законности ее престолонаследия — ведь аннулирование брака ее родителей превращало ее в бастарда. Но в течение всего срока правления Елизавета утешалась более тонкими способами демонстрации искренней любви и преданности матери, которую она потеряла в младенчестве.