Частная жизнь советской элиты - [18]

В пользу данного утверждения говорят и факты советской уголовной хроники 70—80-х годов. Ректор Тбилисского медицинского института — обладатель многих званий и титулов: член ЦК грузинской компартии, депутат Верховного Совета, заслуженный деятель науки, профессор, доктор и т. д. — брал (получал) от желающих поступить в мединститут 40 тысяч рублей. Можно было, разумеется, не давать, но без взятки нельзя было поступить в институт. Когда преступление ректора вскрылось, у него обнаружили наличными 15 миллионов рублей. Он проработал в этой должности 7 лет: чистая прибыль в год 2 —־ миллиона 150 тысяч. Не требуется большого воображения, чтобы представить, каковы были прибыли секретаря районного комитета партии, курировавшего мединститут. Во всяком случае, доходы его были более чем солидными, ибо зачисление студентов в институт санкционируется и контролируется райкомом.

География взяток в советской стране сложна и неоднозначна. В Грузии, Азербайджане, Армении, Узбекистане — таковы вековые традиции — дают и берут "барашка" в бумажнике многие, считая такое явление вполне законным (пока, разумеется, не доходит дело до других законов). В Российской Федерации не имеется столь могучего черного капитала, как в закавказских или среднеазиатских республиках. И ставки-взятки там в медицинских институтах поменьше: в Москве — 15–20־ тысяч, хотя и там возглавляют медицинские институты ученые не менее именитые, чем их коллеги в Грузии. (Ректор Московского стоматологического института Алексей Белоусов являлся заместителем министра здравоохранения СССР.) В Калинине — городе западнее Москвы — поступление в мединститут стоит "всего" 5 тысяч, а в Риге, расположенной западнее Калинина, — только 5 тысяч. А вот на восток от Москвы — в Ташкенте, цены за поступление в мединститут самые высокие в СССР. Они приравниваются к зарплате врача за сорок лет работы.

Не следует, естественно, коррелировать прибыли партийных секретарей механически с дивидентами, снимаемыми дельцами с медицинских институтов или с других форм бизнеса, но, несомненно, существует какая-то система зависимости между доходами подпольных предпринимателей и партократами.

В географии взяток в СССР белых пятен нет совсем — нет поэтому и таких партийных руководителей, которые бы их не брали. Но в российской глубинке, где-нибудь, скажем в Астрахани, казалось бы и взять-то секретарю нечего: места бедные, и население голодное. И партийное начальство разрешает себе ограничиваться "подножным кормом": поедет оно на промысел — увезет красной рыбы и черной икры; из колхоза или совхоза вернется с коровьей ляжкой или тушей свинины, с завода — неизменно с традиционными бутылками коньяка. Впрочем, и там коммунистический класс от поборов натурой постепенно переходит к наличному расчету.

Речь, следовательно, в СССР идет об особом виде злоупотребления властью: о коррупции, основанной на самом характере коммунистического режима, при котором управление обществом является привилегией только одного класса — коммунистического. И основывается на принципе: свои люди — сочтемся. Материальное благополучие в этом обществе строго пропорционально тому, на какой ступеньке иерархической лестницы находится человек, оно определяет не только размер, но и источник дохода, не только возможность приобретения благ, но и возможности их распределения.

Один из важнейших результатов власти в СССР — это использование и накопление привилегий, которые сами таят в себе возможность власти, то есть власть обладает кумулятивным свойством: чем больше власти имеет человек, тем более он может ее приобрести. Власть и тяга к власти составляют сущность коммунистического класса, сущность, не позволяющую смешивать его ни с одним другим классом советского общества. Принципы, убеждения, идеи — всем этим советская элита может поступиться (и поступается), но только не властью. Ибо, отрекаясь от власти, она отрекается от себя, теряет все и низводится на самое дно социальной жизни. И в этом смысле коммунисты не хозяева собственных решений — необходимость сохранения власти диктует и определяет их мотивы и поведение. Эта система государственного управления похожа на монархию, но монархию непросвещенную. Независимости в СССР нет ни для кого. Нет ее и для представителей коммунистического класса: они связаны друг с другом тягой к власти, и все вместе не могут оторваться от враждебного окружения — народа.

У читателя может создаться мнение, что партийные работники — универсальные носители преступлений в Советском Союзе. Следует объяснить: они не единственные в СССР, кто захвачен жаждой накопительства. Руководители промышленности и сельского хозяйства — те, кто собственно создает черный капитал, не могут быть причислены к пуританам и скромникам. Они, подкармливая все звенья государственно-партийного аппарата, сколачивают солидные состояния. Но имеют меньше, чем партийная элита, и рискуют больше. Путь подпольного предпринимательства — манипуляции весьма сложные с внеплановым сырьем и вздутыми ценами. Столь же проста и его технология. По масштабам же подпольной экономики, по организованности и инфильтрированности в систему советским бизнесменам могут позавидовать западные дельцы.