Чаша и Крест - [4]

Наконец Бэрд вышел на крыльцо, медленно вытащил из кармана трубку и стал ее набивать. Руки его еле заметно дрожали — сначала я подумал о бессонной ночи, но выражение его лица меня удивило. Вернее, меня удивило то, что у его лица вообще было выражение. Обычно оно казалось вырезанным из куска старого мореного дерева.

— Ну как он, выживет? — спросил я, лишь бы что-то спросить.

Бэрд покачал головой, не поднимая глаз от своей трубки…

— Говорят, что здешний первый министр умирает очень тяжело и почти превратился в какое-то животное. Удивительно — неужели в мире все-таки есть какая-то справедливость?

— Это ты о чем?

— Ну, если человек приказывает проделать такое с другими, — он мотнул головой в сторону комнаты, — несправедливо желать ему легкой смерти.

Я невольно передернулся, начиная понимать.

— Его сильно пытали, да?

— Если честно, Торстейн, на нем почти нет живого места. Странно, что он выжил до сих пор.

— А черная язва?

— Я сделал все, что мог, — пожал плечами Бэрд. — Теперь он умрет, если ему суждено умереть, и выживет, если суждено выжить. Но второе произойдет в любом случае очень нескоро.

— Что же нам делать? — растерянно спросил я. — Не можем же мы оставить его здесь? Но и везти с собой его нельзя… Мы и так совсем задержались…

Я снова четко представил перед собой Ронана.

Бэрд выпрямился, и его лицо опять приобрело каменное выражение.

— Я уже говорил, господин младший магистр, решать вам, а я подчинюсь любому вашему приказу.

— Можно на него посмотреть? — я качнул головой в сторону двери.

Бэрд слегка, почти незаметно скривился, выразив этим легкое презрение к белоручке летописцу, избежавшему всей грязной работы.

— В ваших хрониках про такое не пишется, Торстейн. Но я его помыл и перевязал, так что плохо вам не станет.

Спасенный мной лежал на узкой длинной лавке у окна, накрытый простыней почти до шеи. Бэрд даже приуменьшил свои заслуги — он вымыл и расчесал его отросшие волосы и бороду, так что можно было относительно неплохо разглядеть его лицо. Правда, возраст было трудно определить — частично из-за длинных, темных, местами поседевших волос, частично из-за уродующих лицо темных пятен черной язвы. Но я сразу обратил внимание, что пятна эти бледнее, чем обычно. Тем не менее он тяжело дышал сквозь стиснутые зубы — видимо, в крови вовсю гуляла лихорадка.

Обе его руки лежали поверх простыни. Одна была полностью замотана бинтами, через которые уже проступили красные пятна, вторая была относительно нетронута и поражала исключительно красивой формой кисти и длиной пальцев. Я не очень хорошо разбираюсь в круаханских родословных, но обычно человек с такими руками у них мог проследить свой род до первых королей, приплывших из-за моря. По крайней мере, было трудно предположить, что он был разбойником или казнокрадом, брошенным в Рудрайг за реальные прегрешения.

Я тяжело вздохнул. Будущее мое усложнялось на глазах и представлялось мне совсем безрадостным.

Неожиданно лежащий открыл глаза. Они были темные и наполнены туманом боли и лихорадочным блеском, но смотрел он на меня твердо и прямо.

— Кто вы? — спросил он хрипло. Меня невольно удивила постановка вопроса — его не сильно интересовало, где он и что его ожидает, а почему-то очень занимала моя личность. Потом я обратил внимание, что он неотрывно смотрит не на мое лицо, а на орденский костюм — темно-фиолетовый камзол без украшений, но со знаком креста на правом плече, и такой же знак на пряжке, скалывающей плащ. Я совсем недавно надел знаки младшего магистра и поэтому все еще носил их с гордостью, стараясь почти не снимать. Тем более что в Круахан мы ехали не тайно — на Бэрде, который остановился у меня за спиной, был похожий костюм.

— Вы у друзей, — торопясь, сказал я, — Успокойтесь, вам ничто не угрожает.

Голос мой прозвучал настолько бодро и фальшиво, что он даже не обратил на мои слова никакого внимания.

— Кто вы? — повторил он, облизнув потрескавшиеся губы и даже сделав попытку чуть приподняться. Она стоила ему страшной боли, которая полыхнула в глазах, заставив зрачки сузиться до предела, но лицо его почти не дрогнуло. Было видно, что человек долго на страшной практике осваивал науку терпения.

— Мы из Ордена, — мрачно сказал Бэрд за моей спиной. — А вам лучше лежать спокойно, если надеетесь еще походить по этой земле.

Неожиданно эти угрюмые слова успокоили лежащего перед нами. Он откинулся на подушки, и веки его медленно сомкнулись. Но прежде чем провалиться то ли в сон, то ли в беспамятство, он прошептал, с трудом шевеля губами:

— Лугон эдере….

Трудно было бы представить другие слова, которые могли вызвать у нас обоих более сильную реакцию. Бэрд побледнел и зашарил рукой по бедру, хотя шпагу снял и оставил за дверью. Я невольно схватился за висящий на груди кинжал.

Потому что на самом деле Ордена в мире два — Орден Креста и Орден Чаши, и между ними идет жесточайшая война. И кровь поколений заставляет воина одного Ордена взяться за оружие, когда он увидит человека из другого Ордена или услышит их язык.

Хотя наши тайные языки очень похожи. На нашем произнесенные только что слова звучали бы как "Лугн эдре", только и всего. Это было даже не заклинание, просто обычное дружеское приветствие, правда произносивший его имел своей целью показать, что он никогда не сделает ничего дурного собеседнику, и тот должен ответить тем же по отношению к нему. Нечто вроде охранной грамоты, поскольку воины Ордена часто путешествуют по разным дорогам и не всегда носят орденские знаки. Это приветствие позволяет безошибочно распознать своего.