Гостиница была старая, до верхнего этажа заросшая густым темно-изумрудным плющом, блестящим от недавно прошедшего дождя, и именно поэтому казалась особенно уютной. Для того, кто часто оказывался на улице, укрытый от падающих сверху тяжелых капель и от летящих снизу холодных брызг лишь тонкой тканью небогатого плаща, подсвеченные изнутри теплым желтым сиянием окошки имеют какую-то особую ценность. Пусть даже внутри того дома, чьи окна так призывно светятся в темноте, все совсем не настолько благостно, как представляется стоящему у дверей путнику, с невольной тоской задравшему голову вверх. Больше всего его притягивали скошенные окна мансарды, распахнутые в ночную сырость. На подоконнике прыгало пламя толстой свечи, вставленной в медную плошку.
Стоящий у порога странник в темном плаще с капюшоном и стянутой в узел котомкой за спиной чуть слышно вздохнул и толкнул тяжелую дверь.
Внутри было тепло, душно и немного дымно — прямо напротив двери в тесном холле располагалась высокая конторка, за которой гордо восседал маленький человечек с торчащими на голове пучками седых волос и цепким взглядом тускло-серых глаз. Гостиница была наполнена звучащими на заднем фоне шумными голосами, стуком кружек о деревянные столы и запахами жареной колбасы, специй и пива. Путник смахнул с головы капюшон и приблизился, для уверенности положив на стойку локти.
— Чем могу служить благородному… то есть благородной госпоже?
Стоящая перед хозяином гостиницы девушка, колеблясь, провела рукой по слегка влажным темно-рыжим волосам. Впрочем, было видно, что когда они высохнут, то от яркости их медного оттенка невольно захочется зажмуриться.
— Я приехала на Конклав тридцати провинций, — сказала она чуть хрипло. — Городской совет направил меня в вашу гостиницу.
Хозяин сладостно заулыбался, придвинув к себе большую книгу с пятнами жира на каждой странице.
— Разумеется, блистательная госпожа, если вы назовете свое имя, я буду счастлив проверить, внесены ли вы в списки высокочтимых гостей совета.
Девушка снова чуть помедлила. У нее было детское, круглое лицо с ямочкой на подбородке, на котором особенно странно смотрелись плотно сжатые губы и сосредоточенные серые глаза.
— Меня зовут Гвендолен, — сказала она наконец. — Гвендолен Антарей.
Хозяин как раз вел пальцем по строчкам, но невольно остановился и вздрогнул, взглянув на нее. Девушка продолжала смотреть прямо, слегка нахмурившись. Кроме простого дорожного плаща с капюшоном, который полностью скрывал ее фигуру, и угадывающейся за спиной плотно набитой сумки, никаких деталей одежды рассмотреть было невозможно. Кисти рук она прятала в длинных рукавах.
— Все верно, — хозяин еще раз окинул ее подозрительным взглядом, сверяясь со списком. — Добро пожаловать в нашу гостиницу… — он запнулся, не зная до конца, как ее называть, а может, не желая выговаривать длинное странное имя. В Тарре были в ходу имена, состоящие из одного, от силы двух слогов. — Вот вам ключ.
Девушка колебалась, не желая протягивать руку за грубым железным ключом с деревянной биркой, который хозяин гостиницы протягивал ей.
— Простите, сударь, — произнесла она извиняющимся голосом, но достаточно уверенно, — на каком этаже моя комната?
— На втором, сьера. Окно в сад, так что вас не разбудят ни утренние телеги, ни молочники. Вам понравится у нас, могу уверить.
— Еще раз прошу прощения. — Девушка помолчала, скрестив руки на груди, или скорее обхватив себя руками, словно ей было холодно. — Я бы просила вас предоставить мне комнату на самом верхнем этаже.
— Вам там будет неудобно, сьера. Комнаты наверху — для бедных студентов, или мелких торговцев, а не для гостей Конклава. Мне никогда не простят, если узнают, что я поселил вас в такой тесноте.
— И все-таки, — она решительно встряхнула быстро сохнущими волосами, смахивая их со лба, — я хотела бы разместиться именно там. Для меня это очень важно.
Хозяин гостиницы несколько минут уже смотрел не на саму девушку, а куда-то ей за спину.
— Так ты что, из этих? — прошипел он неожиданно злобно и хлопнул книгой так, что в воздухе развеялось грязно-желтое облако. — Надо было сразу догадаться. И как только у нашего бургомистра хватает наглости тащить в город всякое отродье! Да еще селить в моей гостинице!
Девушка сощурилась и на мгновение разомкнула губы, но ничего и не произнесла. Ее лицо осталось мрачно-сосредоточенным. Хозяин гостиницы, видимо, принял ее молчание за нерешительность или страх, потому что повысил голос настолько, что из кухни выглянули две любопытные физиономии в веснушках и с приплюснутыми носами, принадлежащие поварятам или подмастерьям:
— А ну убирайся отсюда, тварь! Не хватало еще, чтобы мои постояльцы тебя увидели! Пошла вон!
Рыжеволосая без особой охоты вытащила руки из рукавов, и стало понятно, почему она их прятала — между пальцами каждой руки было пропущено по два тонких кинжала без ножен. Она сделала быстрое движение — и один из ножей срезал пламя горящей на конторке свечи и закачался в стене за спиной хозяина гостиницы.
