Чаша больше, чем Земля - [7]

Вселенных были миллиарды, и все они существовали в том же пространстве, что и вселенная, откуда они произошли, но были поляризованы и располагались под определенным углом к ней. «Души» попадали в ту вселенную, к которой их сильнее всего притягивало.

Та вселенная, куда они устремлялись, была создана самими мужчинами и женщинами. Это место создавала сила их совместного, объединенного желания такого миропорядка.

Если Морфикс правильно понял туманные рассуждения Д. И., эта вселенная была устроена таким образом, что, когда «душа», или стабильная конфигурация энергии, проходила сквозь «стены», она естественным образом формировала строение тела, общее для всех граждан.

Однажды Морфикс осмелился спросить об этом гражданина, который утверждал, что провел здесь уже сто лет:

— Д. И. сказал, что все проблемы разрешены, все, мол, ясно и понятно. А что понятно? Я сейчас понимаю, откуда все здесь взялось и почему оно такое, не больше, чем знал об этом Известно-Где.

— Ну и что такого? — ответил гражданин. — Как можно понять то, что недоступно пониманию? Главное отличие этого места в том, что здесь не задают вопросов. На каждый вопрос есть много ответов, и все верные, это место один из них. Так что кончай свои расспросы. Ты что, хочешь навлечь на меня, — тьфу, то есть на нас — неприятности. Эй, Д. К!

Морфикс поспешил прочь и затерялся в толпе, пока его не успели опознать. Услышав такое объяснение того, что с ним произошло, он воспылал негодованием. Почему он здесь оказался? Конечно, Известно-Где он проработал 20 лет в одной компании, был хорошим семьянином, любимым своими, детьми, верным мужем, столпом лучшей церкви в округе, расплатился по закладным, вступил в Лайонс-клуб,[1] а также в клубы Оленей, Лосей, в масонскую ложу, был членом школьного совета, Кивание,[2] Молодежной Торговой Палаты[3] и, помимо этого, добросовестно работал на демократов. Его отец тоже был членом Демократической партии, и, несмотря на опасения по поводу некоторых политических решений, Морфикс всегда держался линии партии. Тем не менее он был правым демократом, то есть почти что левым республиканцем. Он выписывал «Ридерз дайджест», «Лук», «Лайф», «Тайм», «Уолл-стрит джорнэл», «Сатердей ивнинг пост» и всегда старался выбирать бестселлеры, рекомендованные обозревателем местной газеты. Он делал все это не потому, что ему этого хотелось, а потому, что чувствовал, что так нужно для блага его жены, детей и всего общества. Он всегда надеялся, что «вот тогда» он заслужит право на более свободную жизнь, где у него будут неограниченные возможности делать вещи, о которых он всегда мечтал.

Что это были за вещи? Теперь он уже этого не помнил, но знал наверняка, что здесь их ему бы тоже не позволили.

«Это какая-то ошибка, — думал он. — Я не отсюда. Кто-то направил меня не туда. Мне здесь не место. Но разве можно сбежать отсюда путем иным, чем тот, которым я ушел Известно-Откуда? Там единственным выходом было самоубийство, но я не мог им воспользоваться — ведь я мог опозорить этим свою семью. Да и вряд ли я был тогда на это способен. И здесь мне не удастся себя убить. У меня слишком крепкое тело, так что покончить с жизнью никак не выйдет, — даже не представляю, как это можно сделать. Броситься в воду? Не получится. Реку слишком хорошо охраняют, и даже если проскользнуть мимо стражников и отплыть достаточно далеко от берега, чтобы можно было утонуть, тебя все равно тут же вытащат и откачают. А потом накажут».

На четвертую ночь произошло то, чего он опасался. Его наказали. Он проснулся среди ночи от ноющей зубной боли.

В течение ночи боль все усиливалась. К рассвету он уже чуть не кричал.

Неожиданно занавески в дверном проеме раздвинулись, и у входа в комнату остановился кто-то, как он решил, из его соседей. Сосед(ка) тяжело дышал(а), держась рукой за челюсть.

— Это ты виноват? — спросил он недовольным голосом.

— В чем? — переспросил Морфикс, поднимаясь с кушетки.

— В антиобщественных действиях, — сказал незваный гость. — Если виновный сознается, боль утихнет. Через некоторое время.

— А это не ты? — в свой черед спросил Морфикс. Насколько он понимал, его собеседницей могла быть Билли.

— Не я. Послушай, новоприбывшие часто — даже всегда — совершают преступления, думая, что их не поймают. Но они ошибаются. Все преступления раскрывают.

— Но есть и такие новички, которые по определению не могут стать преступниками, — ответил Морфикс. Несмотря на свои страдания, он тоже не хотел сдаваться.

— Значит, ты — именно ты — не хочешь сознаваться?

— Должно быть, боль разъединяет людей. Иначе кое-кто не стал бы обозначать других местоимением в единственном числе.

— В единственном, черт возьми! — сказал гражданин, произнеся сразу два запретных слова. — Ладно, какая в самом деле разница, кто это сделал — ты, я или дядя на улице. Но я знаю, как выйти из этой игры.

— И навлечь на нас еще худшее наказание?

— Нет! Слушай, Известно-Где я был ассистентом зубного врача. Я знаю наверняка, что от сильной боли можно излечиться еще более сильной.

Морфикс засмеялся, насколько ему позволили больные зубы, и сказал:

— Чем же новая боль лучше старой?