Час ведьмы - [19]

— Я не втыкала эти вилки и ничего не зарывала сегодня ночью, — повторила Мэри.

— Нет, это не так, я вас видела!

Она метнулась в дом, громко хлопнув дверью. Мэри последовала за ней, держа в одной руке вилку и пестик, а в другой — свечу, и нашла девушку съежившейся у очага.

— Умоляю, оставьте меня, — проскулила Кэтрин.

— Кэтрин, встань, — сказала Мэри. — Ты ведешь себя как ребенок.

Кэтрин встала и вдруг широко распахнула глаза. Мэри поняла: ее что-то осенило.

— Вы убили моего брата. Вы не помогали врачу со своими травами, вы убивали его.

— Нет!

— Да, — прошипела она. — Да, это правда. Вы ученица Констанции Уинстон…

— Я не видела Констанцию Уинстон много месяцев! Может, уже год!

— Но вы учились у нее, были ее ученицей. А теперь вы последовательница Нечистого!

— Ничего подобного! Ты прекрасно знаешь, что я…

Но девушка уже не слушала. Метнувшись мимо Мэри, она выбежала на улицу, в ночь.

— Кэтрин! — крикнула Мэри, но та была уже во дворе. Она не знала, куда может пойти бьющаяся в истерике девушка, но была уверена, что та скоро вернется. Какой у нее еще выбор?

Мэри обернулась, когда услышала тяжелую поступь мужа на лестнице.

— Ну и что у нас здесь? — спросил он тоном раздраженного патриарха или отца семейства, недовольного поведением непослушных чад. — Где Кэтрин?

Мэри подумала над нелепым обвинением девушки. Затем ровным голосом ответила:

— Кэтрин считает, что я ведьма.

Томас кивнул, заметно успокоенный тем, что суматоха началась по совершенно абсурдному поводу.

— С чего бы вдруг? Я не вижу никаких признаков одержимости.

— Потому что кто-то оставил у нас в саду две вилки и пестик.

— Вилки поженились и родили пестик? — ехидно поинтересовался он.

— Кто-то замыслил нечто злое.

Томас почесал затылок. Он злился, что его разбудили. Ему не нравилось, что служанка куда-то ушла.

— Ей не стоит беспокоиться. Мэри Дирфилд слишком проста, чтобы быть ведьмой. Для такого у моей жены слишком бесплодное лоно.

Хотя, возможно, и неприятно, если будят среди ночи, но такого ответа Мэри не ожидала. Она сразу же насторожилась.

— Томас, — аккуратно начала она, — я знаю, что на самом деле ты не считаешь меня недалекой. Почему ты думаешь, что сейчас необходима подобная… подобная жестокость?

Он слегка выпрямился и свысока посмотрел на нее.

— Жестокость? Я уверен, что в этом городе не найдется ни одного мужчины и ни единой женщины, которые назвали бы меня жестоким. Большинство людей считают, что я кроток как ягненок.

— Они не считают…

— Придержи язык и не смей оспаривать мою репутацию. Я знаю граждан Бостона столько же, сколько ты живешь на свете.

— Прошу прощения. Я хотела сказать…

— Знаю, что ты хотела сказать, — он вздохнул. — Мэри, душа твоя чересчур уязвима гордыней. Ты столь высокого мнения о своем женском разумении. Ты…

Она чуть было не попросила его продолжить, но испугалась, что он сочтет это наглостью. Поэтому она молча ждала, хотя пауза затянулась. Наконец он продолжил:

— Ты не ценишь и не миришься с положением, которое всемогущий Господь определил нам. Мужу и его жене.

— Это не так, — возразила она, надеясь, что в ее голосе прозвучит раскаяние, которого она на самом деле не испытывала.

— Нет, так, — продолжил он, подошел к ней и посмотрел на вилку и пестик в ее руке. Забрал их и положил на стол. Потом взял у нее свечу и поставил на подсвечник.

— Это ты оставила их в саду? — спросил он, указав на предметы на сосновой столешнице.

— Нет.

Он протер глаза.

— В таком случае давай проверим, действительно ли ты ведьма. Что скажешь?

Мэри не могла взять в толк, что у него на уме. Ясно было одно: он разозлился, устал и пребывает в особенно отвратительном настроении. Левой рукой он схватил ее за левое запястье и прижал ладонью к столу. Широко раскрыл ей пальцы, а другой рукой взял вилку. Она сразу же поняла, что он задумал, и в ужасе попыталась вырваться, но было поздно.

— Нет, Томас, нет! — взмолилась она, но напрасно.

Он вонзил зубья вилки в кости с тыльной стороны ее руки. Мэри пронзительно закричала от боли, закрыла глаза, но на обратной стороне век плясали огни; а потом она заплакала и почувствовала, как закружилась голова, в то время как острая боль расползалась по всей руке и телу. Она чувствовала боль везде. Везде. Когда она открыла глаза, то открыла и рот и каким-то образом поняла, что сейчас ее лицо выглядит как маска ужаса: сплошь зияющие отверстия и мука.

Он отпустил ее и деловито осмотрел плоды своих трудов. Черенок вилки погнулся до того, как зубья успели пробить хрупкие кости; он не пригвоздил ее к столу. Но стоило ей поднять руку, как кровь потекла по коже, точно разлитое вино, и от страшной боли ей показалось, что кости сломаны. Она рухнула на стул, оглушенная как поведением мужа, так и пульсирующей болью, парализовавшей все ее существо.

— Ну, ты вроде как кровоточишь, Мэри. Кровь идет сильно, — сказал Томас. — Ты кровоточишь каждый месяц. Поэтому, полагаю, мы можем заключить, что моя служанка ошиблась и что моя жена с белым мясом вместо мозга не является ведьмой. Возможно, она игнорирует место, которое определил ей в своем плане Господь. Возможно, ее посещают блудные мысли. О, я вижу тебя насквозь, Мэри. Я знаю тебя. И я знаю, что угли нужно ворошить. Когда придешь в себя, вымойся. Надеюсь, этот урок прорастет и даст свои плоды. Потому что это урок послушания. Это боль, причиненная неспроста. А теперь я иду спать.