Картинка вышла та ещё. Рисунок страдает излишней пафосностью, но суть передана в точности. Наш бескомпромиссный враг — время. Время нависает над нами дамокловым мечом, время — бич в руке надсмотрщика, не дающий нам расслабиться, время — неистовый всадник, безостановочно несущийся вскачь, крепкими шенкелями пришпоривающий наше усердие и подгоняющий нашу амбицию.
Система вербовки устроена хитро. Моё благосостояние зависит от количества завербованных. С каждой головы мне причитается процент. Этот процент идёт на покрытие моего долга. Потому, что я должен. Я должен тому, кто принял меня на работу. Мой работодатель, государство, значит, я должник государства и обязан отработать свой долг. Государство — щедрый кредитор и я ни в чём себе не отказываю. Мой долг растёт и вместе с долгом растёт моя норма вербовки. Валюта вербовщика — сутки. Сутки, на которые мой работодатель предоставляет мне отсрочку при невыполнении установленной нормы, или накладывает мораторий на зачисление в списки колонистов. Ирония в том, что вербовщик является наипервейшим кандидатом на выселение за пределы планеты. Опасность загреметь на корабли в обмен на неограниченное кредитование и безлимитный покупательный трафик. Веский стимул не сачковать. ПАРИЖ СТОИТ МЕССЫ.
Подкреплённый численностью. Вербовщиков много и количество их непрерывно увеличивается. Такова политика работодателя. Мы похожи на стаю бездомных псов, остервенело рвущих друг у друга из пасти лакомые куски добычи. Среди нас нет места сантиментам. Слабые гибнут, выживают сильнейшие. Борьба за выживание принимает различные формы, от элементарных подлянок, типа «окучивания поляны» (когда оппонент следует по маршруту избранной жертвы и банально перевербовывает его клиентов), до изощренных многоходовок и физического устранения конкурентов. ПАДАЮЩЕГО ТОЛКНИ.
Его появление было громким и ошеломительно эффектным. Он мастерски обставил свой выход из мрака безвестности. Получив доступ к серверу-хранилищу персональных данных, он уменьшил мой счёт, убрав из накопительной базы записи о ста девяносто восьми завербованных мною душ, и заодно подчистил файлы резервного копирования, чтобы нельзя было восстановить исходную информацию.
Такое невозможно проделать, не имея в конторе надёжного инсайдера. Им оказался программист, по-крупному задолжавший спортивному букмекеру. Исполнителя задержали, но заказчик он не выдал. Потому что никогда не встречался с ним лицом к лицу.
Я был раздавлен. Конечно, мне любезно предоставили отсрочку. Месяц. Понятно, что за свой счёт. Я бросился восполнять образовавшуюся на моём счёте недостачу, а мой таинственный недоброжелатель исчез. Хотелось бы верить, что навсегда, но я думаю, он просто выжидает.
Я до сих пор не знаю, кто вцепился мне в загривок. Мой противник хитёр. Быстрый, наглый, дерзкий, нахрапистый, неуловимый. Хищник. Мистер Никто, решивший моей тенью. Он повсюду следует за мной. Я обоняю его смрадное дыхание. Он дышит мне в затылок, он кружит вокруг меня, готовится нанести очередной удар.
Я же не успеваю продумать линию защиты и у меня нет свободного времени заняться его поиском. Я сдавлен жёсткими тисками обязательств. Сто девяносто восемь душ висят на мне тяжким бременем. Разумеется, сейчас их гораздо меньше, однако всё ещё достаточно, чтобы самому оказаться в числе переселенцев.
«Тошниловками» подобные заведения прозывались не зря. Минимум чистоты, синтезированные полуфабрикаты, сомнительное пойло, химическая выпечка, целиком состоящая из пищевых добавок — дешёвая жрачка в ассортименте для неизбалованных счастьем поселян. И запах в них был соответствующий.
В этой пахло карболкой. Прогорклым маслом. Пережаренными стейками. Немытым телом. Потными подмышками. Сопревшими от долгого ношения носками. Ванилином. Женскими духами. Миндалём. Горьким шоколадом. Сублимированным кофе. Загаженным туалетом. В общем, тем непередаваемым словами букетом, знакомым всякому, кто хоть однажды выбирался за пределы городской черты.
Моё появление не вызвало у присутствующих никакого интереса. Официантка тоскливо пялилась на шоссе, барменша перетирала стаканы и разглядывала картинки в лежащем на стойке глянцевом журнале. Двое работяг, одетые в клетчатые рубахи с подвёрнутыми рукавами, широкие джинсы и грубые тупорылые башмаки сосредоточенно питались, методично перетирая зубами забрасываемые в рот куски пищи, повар в плоском нестиранном колпаке торчал у окна раздачи, ожидая нового заказа. Из всех потенциальных кандидатов на вербовку мне больше всего подходили работяги. Повар был затюканный бытом семьянин (кольцо на пальце и внешность типичного подкаблучника). Раскрутить такого не сложно (выпивка и немного участия), сложнее довести (не в буквальном смысле) его до корабельного трюма. Случались прецеденты, когда клиента приходилось изымать силой, выдирая с кровью из лап разъярённой супруги. Особи женского пола, по-отдельности, ценились вполовину дешевле, чем семейные пары, а завербовать семью не в пример сложнее, чем отдельно мужчин. Или женщин.
Я купил бутылку виски и подошёл к работягам.
— Свободно?
