Чарусские лесорубы - [89]

За чаем Пантелеевна говорила с гордостью:

— Лиза только из-за Сергея и приходит сюда. Гляди-ка, разве ближнее место между Новинкой и Сотым кварталом, а она каждый вечер бежит сюда, заделье находит: то книжки прочитанные обменить, то узнать, на сколько парень норму в лесу выполняет. А теперь бумажку Сергею принесла от парторга Березина: дескать, прикрепляется к Сотому кварталу в помощь агитатору Ермакову. Теперь каждый вечер беседы с населением проводят. Для парней и девушек кружок какой-то организовали, книжку читают «Про настоящего человека» — какой-то, сказывают, летчик в войну без ног остался, не захотел пойти на пенсию, ноги заказал себе поддельные, выучился ходить и снова фашистов с самолета бил. Теперь будто в Москве живет, героем стал.

Выуживая ложечкой сухарики из своего бокала, старуха продолжала:

— Сергей-то сначала возгордился. Теперь, вроде, полюбовно сходятся, свыклись.

Увлеченная разговором, Пантелеевна вначале и не замечала, что гость сидит за столом, к чаю не притрагивается: глотнул разочек-два из стакана да и забыл про него.

— А вы что же не пьете? — спохватилась она. — Разве не нравится наш чаек? Может, остыл? Так горяченького налью!

— Нет, не надо, спасибо! Я в Новинке напился.

— Ну, может, щец похлебаете? Горячие, в печке стоят.

— Не беспокойтесь, Пантелеевна, я сыт.

— Так чем же вас угощать-то? Ну, смотрите, неволить не могу. На хозяина желудок сердиться станет, если хозяин спесив…

И, помолчав, спросила:

— Вы Лизу-то знаете? Должность у вас такая — всех людей знать. Стоящая девушка?

— Лиза девушка хорошая, ничего худого про нее не скажешь.

— И я так думаю, Борис Лаврович. Как раз она под пару моему Сергею. Оба работящие, оба на электрических пилах работают. В случае чего, из дому ходить вместе, домой вместе. Куда лучше-то! Бывает, вон девушки за служащими гоняются, за начальниками: дескать, выйду за «шишку», работать не придется, буду дома посиживать, обеды готовить да песенки петь. А Лиза не такая. Эта смотрит на свои ладони, на мозоли жесткие и говорит: «В жизни всякое бывает. Люди сходятся, потом, глядишь, не поладят в чем-либо и разбегаются. Больше всего страдает женщина. Самый надежный друг у нее — это собственные руки, самостоятельность».

— Лиза права, Пантелеевна! Она правильно смотрит на жизнь.

— Понятно, права! Раньше женщину за человека не считали. А теперь, смотри-ка, куда она вышла! Лиза вон себя на какую высоту подняла. Ей и мужчины которые позавидовать могут… Если бы мне женить на ней Сергея, я бы самая счастливая из матерей была.

В доме Гущиных под потолком горела лампа «Молния», свет от окон стлался по снегу. Изба ходила ходуном от топота ног. Слышались крики, визг. На крыльце Зырянова чуть не сбили с ног. Из избы вихрем вылетела девушка и спрыгнула с высокого крыльца, вслед за ней выскочил парень.

— Ой, Сережа, только в снегу не валяй! — взмолилась девушка, пойманная парнем среди двора.

Зырянов по голосу узнал Лизу. Она проворно вывернулась из рук парня, отбежала к раскрытым воротам.

— Ну, прости, милый! Я больше никогда не буду тебя щекотать. Простишь, Сереженька, а?

Она нерешительно пошла к дому. Парень кинулся за ней. Лиза выбежала на улицу и встала под освещенными окнами. От ее одежды шел парок.

— Простынешь ведь? — сказал парень, выглядывая из ворот.

— А ты меня в снег не свалишь?

— Нет!

— Скажи — честное комсомольское.

— Ну, сказал.

— Я не слышала. Ты что-то другое говоришь.

— Ну, тогда как знаешь, раз не слышишь.

И пошел в дом, стукая нога об ногу, сбивая с валенок снег. Девушка на почтительном расстоянии последовала за ним.

— Лиза!

Зырянов вышел из тени и преградил ей дорогу. Она вздрогнула, отступила назад.

— Кто это?

— Я, Зырянов! Разве не узнала?

— Борис? Ты как здесь очутился?

— Тебя ищу.

— Зачем? — спросила она холодно.

— Ты простынешь. Иди оденься. Мне нужно с тобой поговорить.

— Ну, говори. Я тебя слушаю.

— Я не могу всего сказать в двух словах… Может, подвезти тебя до Новинки? Вероятно, это будет наша последняя встреча.

— Разве ты куда уезжаешь?

— Нет, никуда не уезжаю. Я только что из командировки. Ехать мне некуда, совершенно некуда.

Из избы кто-то вышел на крыльцо.

— Лиза, ты чего долго? — послышался женский голос. — Остудишься. Хоть бы фуфайку на плечи накинула. Принести?

— Не надо, я сейчас.

Когда женщина захлопнула дверь, Лиза сказала:

— Хорошо, Борис, поедем! Сейчас оденусь.

По дороге в Новинку, сидя в кошеве рядом с Зыряновым, Лиза запахнула ему шарфик, застегнула на верхние пуговицы полудошку.

— Ты получала мои письма? — спросил Зырянов. — После того вечера я никак не мог вырваться на Новинку. О причинах я тебе писал. Как я стремился к тебе! Тосковал. Все валилось из рук. А от тебя — хотя бы одно слово. В чем же дело, Лиза? Ты, наверно, не верила, что я так занят, что не могу быть возле тебя, отделываюсь только письмами. Так ведь? Да?

— Милый Борис! Совсем-совсем не то. Ни в чем тебя не упрекаю. Я сама во всем виновата. Нет, даже не виновата. Все случилось помимо моей воли. Встретился мне человек. И как только увидела его — во мне что-то произошло. Я стала совсем другая. Забыла обо всем. И о тебе, Борис. Не обижайся на меня.