Чарусские лесорубы - [76]

Впереди послышался скрип снега под ногами.

— Кто-то идет! — сказала Торокина, прижимаясь к подружке.

— Пусть идет. Я сейчас никого-никого не боюсь. Сказали бы мне, что вокруг Сотого квартала бродят страшные звери — и то бы пошла не задумываясь.

— А я боюсь, Лизка!

— Эх, Панька! Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Кто смерти боится, тот никогда счастлив не будет.

Шаги приближались. Из-за деревьев показался высокий человек с железной тростью, которая от соприкосновения со снегом издавала какой-то особый певучий звон. Поравнявшись с девушками и вглядевшись в их лица, человек воскликнул:

— Лиза! Вы в Сотый квартал?

Это был Николай Гущин.

— А ты куда, Коля? — спросила Медникова.

— Да я в Новинку, на танцы. А вы, оказывается, к нам идете? Никак не ожидал. А вы зачем в Сотый квартал?

— Так, посмотреть… Делать вечером нечего, вот и решили прогуляться.

— Рисковые вы! Волки могут обидеть.

— Ну, волки! Мы от кого угодно отгрыземся… Поворачивай-ка, Николай, обратно! Проводишь нас до Сотого квартала. Познакомься с моей подружкой Паней. Можешь за ней поухаживать, только не увлекайся, у нее кавалер есть.

Гущин бойко подхватил девушек под руки.

Всю дорогу он глядел на Лизу, что-то говорил ей, что-то спрашивал, она отвечала невпопад, занятая своими мыслями.

— Вот мы и пришли! — Николай остановился среди широкого снежного поля, возле разрушенного и погребенного в сугробах конного двора. В голосе парня слышалась тоска — уж слишком короток оказался путь! Сейчас Лиза простится с ним. Бежал в Новинку, чтобы увидеть ее там, а она пришла в Сотый квартал и поднавяливает ему свою подружку.

— Это ваш Сотый квартал? — удивилась Лиза, глядя на еле заметные избушки, прикорнувшие возле горы у кромки леса. — А где живет Ермаков?

— Идемте, я вас провожу.

Тропка к дому Ермакова была настолько узкой, что пришлось идти друг за другом, гуськом. Лиза шла вслед за Гущиным, ноги у нее подкашивались, сердце сильно колотилось. Вдруг появилась робость, чего она еще никогда не замечала за собой, и подумала: «Зачем потащилась в Сотый квартал? К незнакомому человеку… Увидела всего один раз — и иду к нему, навязываюсь в гости». Но отступать было поздно. Гущин вошел в сени, открыл в избу дверь.

Сергей сидел над книгой. Увидев у порога Гущина и двух девушек, он растерялся. Быстро захлопнув книгу, он шагнул навстречу и, ни слова не говоря, стал расстегивать пуговицы на Лизиной фуфайке.

— Зачем вы? Не надо! — сказала она, отстраняя его руки.

— Раздевайтесь, раздевайтесь! Сейчас придет мать, она где-то у соседей, поставит самовар, и будем пить чай.

Медникова сбросила фуфайку. Лицо ее пылало, не то от мороза, не то от смущения; большие темные глаза излучали мягкий бархатистый блеск. Ермаков взял у нее фуфайку, повесил на стенку. Гущин помог раздеться Пане. Лиза прошла к столу, села на скамейку, оглядела всю избу и стала просматривать книгу.

Сергей быстро надел шапку и побежал разыскивать мать.

Николай нерешительно мялся у порога. Паня подошла к нему, взяла за руку.

— Раздевайся!

— Домой мне надо идти, — сказал парень.

— Вот, домой, выдумал! Оставайся. Потом пойдем гулять, покажешь, где клуб, где что… — и шепнула: — За Лизкой ты не гонись, она крутит-вертит человеком. Лизку-то, наверно, уже сто парней проклинают. Раздевайся, Коля, ну!

Гущин разделся.

— Можно рядом сесть? — обратился он к Лизе.

— Пожалуйста, места хватит! — она отодвинулась дальше за стол, не отрываясь от книги, которую начала читать.

В желтом тулупчике в избу вошла мать Ермакова.

— Батюшки, сколько гостей-то! — всплеснула она руками.

— Пришли проведать вашего Сергея, — сказала Лиза, откладывая книгу. — Мы с ним в соревнование вступили, вот и решили поближе познакомиться.

— Знаю, знаю, сказывал он. Ну, спасибо, что пришли. Озябли, поди? Сейчас я вас чайком согрею.

— Нет, не озябли, мамаша!

— Какое «не озябли»! Мороз-то вон какую силу набирает, только высунешься на улицу, он сразу за нос хватает. Оно всегда так: как на небе вызвездит, мороз-то и пойдет пощелкивать.

— Мы что-то и не заметили мороза.

— Молодые, горячие, вот и не заметили.

Раздевшись, она подошла к столу и спросила:

— Которая из вас Лиза-то?

Гущин кивнул на Медникову.

— Ай, да какая баская! — сказала старуха, разглядывая Лизу.

Девушка потупилась.

— Ты, милая дочь, не смущайся… Гляди-ко, какая молоденькая, а мужскую работу в лесу справляет! Серега говорил про тебя, так я думала, какая-то бабища. Рассердилась даже, что вызываешь сына меряться силами. И его ругаю: с какой-то, мол, зимогоркой связываешься. А ты вон какая!

Вошел Ермаков с булкой под мышкой и свертком в бумаге.

— Ты что же, мама, самовар не ставишь? — сказал он, проходя в кухоньку.

— Сейчас, сейчас, Сережа! С гостями знакомлюсь. Ай да Лиза, ай да Лиза! Не думала, что ты такая. А это, значит, твоя подружка? — перевела она взгляд на Торокину. — Как звать-то?

— Паня!

— И Паничка еще не старая. Поди, вместе работаете?

— Почти что вместе.

— Ну, и хорошо, ну, и слава богу!

И пошла в кухню, загремела старинным медным самоваром, начищенным до блеска.

Сергей вернулся к столу, сел рядом с Торокиной.

— Может, поговорим о работе в лесу? — спросил он. — Интересно, как вы работали в первые дни на электропилах? Вот я, например, когда отдал свою бензомоторку и взял в руки электрическую пилу, то…