Чародей - [152]
Он снова заговорил, едва слышно:
– Я хотел совершить такие великие дела… Тщеславие… амбиции… Хотел дать толчок возрождению истинной веры… Нутряной веры… Такой, какая спасает город.
– Город?
– Великие возрождения всегда начинались в городах… И потом распространялись… Казалось невероятным… Торонто… Совершенно неподходящее место… Но какая гордыня, какая наглость – так думать… Словно Господу труднее совершить знамение в Торонто, чем в любом другом месте… Он все время повторял: «Спаси мой город».
– Спасти Торонто?
– Не смейся… Кажется нелепо, правда?
– Я не то хотел сказать. Но его всегда называли «Торонто добродетельный», «Город церквей».
– Он сам себя так называл… Методистская чепуха… Но я должен был сделать так, чтобы просиял свет – даже здесь…
– Как? Чарли, как ты должен был сделать, чтобы свет просиял?
– Он сказал… Дай Мне святого… Дай Мне одного святого, и я это сделаю.
– Невозможная задача.
– Нет… Он же был…
– Кто был?
– Хоббс, конечно… Старина Хоббс… Несомненно, святой, но его считали всего лишь добрым старичком…
– Да, конечно, я его помню. Он был очень добрый. И он должен был стать святым?
– Да… Нужна была подобающая смерть… И он умер так, как нужно.
– На литургии в Страстную пятницу? Я присутствовал при этом. Я хотел ему помочь, но ты не разрешил. Я много думал об этом. Чарли, чего ты пытался добиться?
– Гарантии… Не хотел, чтобы лезли в это дело… Христу нужен был святой, и я не хотел, чтобы ты совал свой нос… во все.
– Чарли, о чем ты говоришь? Ты что, каким-то образом это подстроил?
– Конечно, идиот… Я его убил…
Что я могу сказать? Что мой ум словно вдруг озарило внутренним светом? Нет, больше похоже, как будто внезапно убрали некую занозу, давно свербившую у меня в мозгу. Будто картину, криво висевшую на стене в течение… скольких там… восьми или около того лет, наконец поправили. Но вслух я сказал только:
– Как?
– Гостия… Старик всегда съедал целую сам… Если бы он поделился с алтарниками, вышло бы массовое убийство… Но я знал, что он так не сделает… Никогда не делал.
– Ты что-то сделал с гостией?
– Джон… Не тупи… Я ее отравил.
– Не говори глупостей! Он умер мгновенно – ну, за десять секунд.
– Да… Этот яд действует именно так.
– Какой?
– Джон… Мне очень плохо… Не могу говорить… Можно мне выпить?
– Нет, Чарли, черт побери, нельзя. Это тебя убьет. Вот тебе таблетка нитроглицерина. Положи под язык. А теперь скажи мне, какой яд ты использовал?
– Рицин… Его делают из касторового масла… Сушат… Ни вкуса, ни запаха, и смерть практически мгновенная.
Был ли я несправедлив к Чарли, подумав, что у него самую чуточку довольный вид? Жизнь состоит не только из тусклых нитей банальности и подражания. Он и впрямь был доволен собой.
– Где ты его взял?
– У Рассела.
– Печатника? Приходского старосты? А он откуда взял?
– Сам делает типографские краски… Гордится этим… Выписывает рицин из Сент-Луиса в штате Миссури… КГБ им часто пользовался.
– И Рассел дал этот яд тебе?
– Я украл… Он печатал последования служб для церкви… и когда вышел, я взял немного. Несколько капель на гостию… ни запаха, ни вкуса… и все.
– И это тебе приказал Христос?
– Я должен был найти способ.
– Но Хоббс все равно умер бы через год-другой!
– Не так… Такая смерть была знаком свыше… Святой не может преставиться в кровати… как я…
Еще одна пауза; теперь Чарли в самом деле выглядел очень плохо. Он наконец разрыдался:
– Это был не Христос.
– Ты хочешь сказать, что это была галлюцинация?
– О нет… то было Зло… меня обманули.
Дальнейшие признания Чарли были так бессвязны и мучительны, что я даже не попытаюсь воспроизвести их здесь. Ему понадобилось не меньше получаса, чтобы полностью прохрипеть свою исповедь. Не Христос – хотя, возможно, Он все же приходил к Чарли в тех мальчишеских снах. Не Христос, а Зло, Искуситель, с посулами и обманом. Убить старика Хоббса – это ведь мелочь, за счет которой будет достигнуто огромное благо. Это был довод «за». Хоббс так и так долго не проживет, а спроси его, он лучшей смерти для себя и не помыслит, чем у алтаря в такой великий день, да еще чтобы его смерть послужила знаком свыше крупному североамериканскому городу, так что, может быть, спасется не только этот город, но и весь континент. Так вещал Искуситель.
Что до самого Чарли, то кажется нелепым вести речь об убийстве. Великие свершения требуют великих дел, и часто кому-то приходится идти на большой риск. Помните Иуду? Предателя, чье имя навеки проклято? Но разве можно сомневаться, что ныне Иуда занял место в раю, ибо благодаря ему свершилось величайшее Искупление, спасшее мир?
В каждой трагедии должен быть свой Иуда: нет Героя без Негодяя. Разве не будет черной неблагодарностью и глупейшей ошибкой с точки зрения философии осудить этот необходимый персонаж? Чарли просили не Иуду сыграть. А всего лишь организовать смерть так, чтобы она принесла максимальную пользу в великом деле спасения человечества. Мы, мелкие актеры, должны играть в массовке и радоваться, что нам хоть какую-то работу дали.
Чарли продолжал говорить. Ему становилось все труднее выдавливать из себя слова. И самым большим, завершающим ужасом всей этой истории было то, что теперь он убедился: не Господь, но Супостат вел его по этому пути, заставил разочароваться в великих надеждах, истощил его дух в бесплодном месте и наконец привел на порог – несомненно – вечного проклятия. Не какого-нибудь дурацкого ада. Не вечный огнь, но обиталище без надежды, где знают о существовании милости Божией, но не радуются ей. Место предельной оставленности.
