Чарлз-стрит, 44 - [2]

Не прошло и нескольких месяцев, как выяснилось, что все друзья Тодда уже живут в тихих пригородах. И ему вдруг разонравился Уэст-Виллидж, где жили они с Франческой и который она обожала. И сам район, и местные жители внезапно стали вызывать у него брезгливость. Вдобавок ко всем сложностям вскоре после открытия галереи они облюбовали в том же районе полуразвалившийся дом. Они увидели его снежным декабрьским днем, мгновенно пленились и купили его по очень выгодной цене — настолько плачевным было состояние дома. Общими усилиями они привели дом в порядок, своими руками выполнив большую часть работы. Ремонту они посвящали все время, свободное от бдений в галерее, и не прошло и года, как дом преобразился. Обставленный мебелью, купленной на гаражных распродажах, он стал уютным уголком, завоевал их любовь. А теперь Тодд заявлял, что последние четыре года безвылазно провел под протекающей раковиной, с инструментами в руках. Ему больше по душе комфортабельная современная квартира в большом доме, где весь ремонт сделан кем-нибудь другим. В отчаянии Франческа бросилась спасать и общий бизнес, и дом. Несмотря на распад союза с Тоддом, ей хотелось сохранить и то, и другое, а как это сделать, она не представляла. Потерять не только Тодда, но и галерею с домом, — это уж слишком.

Оба испробовали все, лишь бы сохранить отношения, но тщетно. Прошли курс индивидуальной психотерапии и терапии для пар. Отдыхали друг от друга два месяца. До посинения обсуждали ситуацию. Шли на компромисс всякий раз, когда это требовалось. Но Тодд упрямо настаивал на том, чтобы закрыть или продать галерею, а Франческе было больно даже думать об этом. Мало того, он предлагал немедленно пожениться и обзавестись детьми, а она не хотела этого — и понимала, что может не захотеть никогда. От одного слова «брак» Франческу по-прежнему передергивало, несмотря на всю любовь к Тодду. Его новые друзья казались ей невыносимо скучными. Он считал их прежних друзей недалекими и пошлыми и твердил, что знать больше не желает веганов, голодающих художников и, как он выражался, «всяких левых». Франческа недоумевала, как за несколько коротких лет их интересы могли настолько разойтись, но факт оставался фактом.

Прошлое лето они провели врозь, каждый занялся своим делом. Вместо того чтобы, по обыкновению, плавать под парусом вдоль берегов Мэна, Франческа три недели прожила в колонии художников, а Тодд съездил в Европу, попутешествовал с друзьями, на выходные отправлялся в Хэмптонс. К сентябрю и годовщине разногласий оба поняли, что все попытки примирения напрасны, и договорились расстаться. Единственным камнем преткновения осталась дальнейшая судьба галереи и дома. Франческа вложила в покупку своей половины дома и ремонт все свои немногочисленные сбережения, и теперь, чтобы оставить дом за собой, ей предстояло выкупить у Тодда его половину — или дать согласие на продажу дома. На дом они потратили все, что у них оставалось после открытия бизнеса, Франческа признавала требования Тодда справедливыми, но выкупить у него половину дома ей было не на что. Тодд согласился подождать и дать ей время. Но уже наступил ноябрь, а от решения она была так же далека, как и два месяца назад. Тодд рассчитывал, что вскоре она образумится и сдастся.

В его планы входило продать дом к концу года или получить свою долю. И заодно выйти из общего бизнеса. Когда у Тодда выдавались свободные выходные, он по-прежнему помогал Франческе в галерее, но его душа уже не лежала к ней, а жизнь под одной крышей в отсутствие отношений оборачивалась новыми стрессами для обоих. Они не спали вместе уже много месяцев, Тодд старался почаще бывать у друзей. Это огорчало и его, и Франческу. Она сожалела о потерянных отношениях и тревожилась из-за галереи и дома. Горечь поражения, ненавистная Франческе, стала ее постоянной спутницей. Мало того, что отношения с Тоддом кончились крахом: по прошествии пяти лет было больно и горько начинать все с нуля. И вдобавок закрыть галерею или продать ее, да еще лишиться дома. Франческа понимала, что этого удара она не выдержит, но сколько ни смотрела на цифры, чуда не происходило, решение не являлось к ней. Все попытки складывать, вычитать и умножать приводили к одному и тому же результату: денег нет, выкупить долю Тодда не на что. Франческа уставилась на цифры, чувствуя, как катятся слезы по щекам.

Она заранее знала, что услышит от матери, если поделится с ней своими бедами. Ее мать была категорически против любого бизнеса и покупки дома совместно с человеком, которого Франческа любила, но не представляла своим мужем. По мнению ее матери, сочетать инвестиции и романтику более неудачным образом было бы невозможно.

— А если вы расстанетесь? — допытывалась она, подразумевая, что это неизбежно — ведь ее собственные отношения всегда заканчивались разводом. — Что ты будешь делать? Тебе же не причитается ни алиментов, ни отступных.

Мать Франчески была твердо убеждена: любые отношения должны начинаться добрачным соглашением и заканчиваться соглашением об алиментах.

— У нас все решится так же, как при твоих разводах, мама! — объясняла Франческа, раздраженная намеками, — впрочем, как и большинством материнских замечаний. — Благодаря хорошим юристам. Мы постараемся призвать на помощь всю любовь, какая у нас останется, будем вести себя прилично и проявлять уважение друг к другу.