Чапаята - [44]

Длинношеий Кукарекин неохотно спрыгнул на землю и, когда тачанка тронулась с места, показал Васе язык:

— Тоже мне — «с Чапаевым на тачанке покатаемся»! Дурачит он тебя. Нет у него никаких писем…

Тачанки возвратились на полевой стан поздно вечером. Сенька с Васей распрягли Буланого и вместе с другими ребятами заспешили к общему столу под навес, где повариха тетя Капа уже разливала по тарелкам уху.

От тарелок поднимался белесый пар. Он распространял вокруг до того вкусный, аппетитный запах, что все разом почувствовали, какие они голодные, и весело принялись работать ложками.

И только Васе было невесело. Он сидел за столом надув губы и косо смотрел на Сеньку, который в это время с великим наслаждением хлебал уху.

Васе было не до ухи. Он хмуро спросил Сеньку:

— Скажи честно, Дед Мороз, есть у тебя письмо Чапаева или нет?

— Конечно, есть! Стал бы я хвастаться просто так!

— А почему Кукарекину не показал? Он же просил тебя.

— Стану я всякому встречному-поперечному показывать!

— Тогда мне покажи.

— Я же тебе русским языком объяснил — осенью увидишь чапаевские письма в школьном музее под стеклом. Понял? Потерпи немного и своими глазами убедишься.

— Обманываешь ты меня. И дедушку обманул. И зачем только он тебя в адъютанты взял…

Вася вздохнул тяжело и, оставив уху нетронутой, побрел из-под навеса в полевой вагончик. Быстренько разделся и, недовольный, лег на нижнюю полку.

Вася слышал, как возвратились с ужина ребята и, тихо переговариваясь, стали стелить постели на нарах. Потом голоса смолкли.

Утомленные дневной работой, мальчишки заснули очень скоро, и только Сенька, расположившись над Васей на верхней полке, ворочался с боку на бок, сопел и что-то бормотал себе под нос. Видимо, ему хотелось поговорить с Васей, но он решил, что тот уже спит, и не стал беспокоить. Но вот сопение прекратилось, нары перестали скрипеть. Сенька, должно быть, тоже уснул.

А к Васе сон не приходил. Он лежал с открытыми глазами и думал о планшетке, которую Сенька каждую ночь кладет себе под подушку.

«А что, если проверить, есть ли там письмо…» Мысль эта не давала Васе покоя.

Он осторожно поднялся с постели и запустил руку под Сенькину подушку. Нащупал там планшетку и потянул ее вниз.

На маленьком столике возле окна лежал карманный фонарик. Вася включил свет и стал проверять, что лежит в планшетке. Там лежали цветные карандаши, тетрадка с картой, на которой был обозначен кружочками весь путь, пройденный пионерскими тачанками, и письмо в голубом конверте.

Первым делом Вася прочел обратный адрес. Адрес на конверте выведен фиолетовыми чернилами красиво и ясно. Сеньке при всем старании так не написать, да и фиолетовых чернил у него нет. Никаких сомнений — почерк принадлежит Чапаеву. На конверте видна черная круглая печать. На печати изображена звезда с серпом и молотом, внизу четко написано: «Москва». Не мог же Сенька сам себе из Москвы письмо послать! Он там никогда не был, и родных в столице у Сеньки нет.

«Выходит, не соврал Дед Мороз, — обрадованно подумал Вася. — А я-то ему не верил… Надо переписать адрес и дедушке показать. Теперь никто — ни дедушка, ни Кукарекни из Сормовки, ни другие ребята — не будет надо мной смеяться».

Он переписал на листочек московский адрес Чапаева и спрятал письмо в планшетку. Потом на цыпочках приблизился к Сенькиной постели, сунул планшетку под подушку и со спокойной душой лег спать.

Всю ночь Васе снился Чапаев на тачанке, а еще — белогвардейский офицер, тот самый, который однажды уже являлся к нему во сне и саданул Васе саблей по руке. Прошлый раз Вася растерялся, не смог дать отпор белогвардейцу. Зато теперь тот получил сполна. Вася ударил длинной очередью из пулемета. Офицер вздрогнул, закричал «караул!» и провалился в черную пропасть. А Вася вместе с Чапаевым помчался на тачанке дальше…

ТЕЛЕГРАММА САМОМУ СЕБЕ

Когда Вася проснулся, ребят в полевом вагончике уже не было.

Он распахнул дверь и увидел возле рокочущих комбайнов председателя колхоза. Товарищ Морозов вскинул над головой флажок и громко скомандовал:

— Поехали!

Это был приказ о начале наступления.

По золотым волнам ржи, следуя за комбайном Васиного отца, поплыли с рокотом другие степные корабли. Над каждым из них закружились, замельтешили крохотные обрезки соломы и белесые пушинки. Грузовые автомобили подъезжали к комбайнам, шоферы наполняли кузова янтарным зерном, укрывали его брезентом и сразу же отчаливали обратно.

На проселочных дорогах, по которым еще совсем недавно летали пионерские тачанки, теперь мчались машины. Они везли на элеватор первое зерно нового урожая. Позади машин длинным сизым хвостом тянулась пыль, поднимаясь чуть ли не до самого неба.

Выполняя дедушкино поручение, одна из тачанок носилась около крайних домов села, на том участке, где пшеничное поле подступало к колхозному саду. Пионерские дозорные организовали там настоящее гонение — с трещотками и кнутами — на коз и поросят, которые все норовили залезть в пшеницу.

Другая тачанка стояла у дорожной обочины возле щита с надписью: «Пионерский пост охраны урожая». Там, на перекрестке двух дорог, ведущих в село и на элеватор, пионеры дежурили вместе с дедушкой Анисимом. В руках у одних желтели маленькие флажки. Другие размахивали молотками с длинными рукоятками.