Чешуя у окуня жесткая. Скребешь ножиком и так и эдак, а она не соскабливается. Коля замучился с окунем.
— Чистить окуня не нужно, — подсказал Саша. — Когда окунь с чешуйками, получается уха с наваром.
— А ты откуда знаешь? — спросил Коля. — Сам навар делал или Пелагея Ефимовна?
— Уху с наваром делал папа…
— Василий Иванович? Вы что — на рыбалку вместе ходили?
— Да нет! На пароходе плыли. Из Балакова в Саратов. Целую ночь! Пароход огромный, рыжий, с большущей трубой. Загудит — палуба трясется!
Саше хорошо запомнилась поездка на пароходе, хотя он тогда был еще малым ребенком. По шатким сходням бегали туда-сюда грузчики с мешками на спине, толкались пассажиры на палубе, а за бортом плавали по волнам белопенные узоры.
Саше особенно понравилось смотреть, как ворочаются могучие механизмы в шумном брюхе судна. Саша то и дело увлекал туда отца. Стальные руки машины то взлетали над трюмом, то падали в облаке пара. Там, в глубине, крутились и позвякивали механизмы поменьше.
— Сто лошадей впряги — пароход с места не стронешь, — сказал отец. — А тут одна машина. Горазд человек на выдумку!
Оба они долго не отходили от машины. Вдруг Саше послышалось: рядом кто-то всхлипнул. Оглянулся. Увидел в палубном проходе мальчика в белом халате. Мальчик прижимался лбом к стенке. Узенькие плечи и тесемки на спине вздрагивали.
— Наверное, палец обрезал, — предположил Саша.
Отец покачал головой:
— Из-за пальца поварята не плачут.
Он осторожно тронул мальчика за плечо:
— Слезы мужчин не украшают. Сказывай, кто обидел?
Поваренок обернулся. Худенькое веснушчатое лицо его было заплаканным. Оттопыренные уши пылали. На Чапаева он взглянул недоверчиво:
— Чего вам надо? Не ваше дело…
Провел кулаком по мокрым щекам, вытер руки о передник.
— Ишь какой грозный, — сказал Чапаев. — К нему — всей душой, а он и говорить не желает. Какая оса укусила?
— Если бы оса… Буфетчик уши надрал. Горят, спасу нет.
— За какие такие заслуги?
— Вот этим, — паренек кивнул на корму, где за столиком сидели три тучных пассажира, — ухи захотелось. А повар захворал. Я и так с ног сбился: мой им посуду, чисть вилки, пол подметай… А тут еще уху варить… Я им говорю: «Не умею»… А он меня за уши…
— Веди к буфетчику! — приказал Чапаев. — Я ему покажу, как руки распускать!
— Что вы! Что вы! — заволновался поваренок. — Он тогда меня с парохода выгонит. А мне нельзя. Дома — ни хлеба, ни картошки. Без моей помощи и вовсе плохо будет…
— Понятно, что же делать?
— Придется, видно, уху варить…
— А сможешь?
— Попытаюсь. Нехитрое дело…
— Не скажи. Уху варить — не ложки мыть… Вот что — бери меня в помощники, раз повара нет. Вдвоем мы скорее управимся.
Поваренок привел их на кухню. Стены каюты были запачканы сажей и чешуей. На длинном столе вдоль стены лежала рыба, большая и маленькая: несколько стерляжек, много окуней и ершей, жирный карась и еще какие-то неизвестные Саше рыбешки.
Мальчик взял карася и разрезал ему живот.
— Карася — в уху? — удивился Чапаев. — Не пойдет! Для ухи подавай мелкоту. Окуней и ершей — в самый раз!
Мальчик отстранил карася, стал чистить окуня.
— Кто же так чистит! — Чапаев забрал у него и нож. — Да ты, как я погляжу, повар совсем неопытный.
— Я не повар. Я просто посудник…
— Посудомойщик, значит? Все одно знать должен, что окуня для ухи чистить вовсе не обязательно. С чешуей он наваристей и клейкости больше. Вот смотри!
Чапаев засучил гимнастерку по локоть и принялся разделывать рыбу. Выпотрошил внутренности, отсек окуню жабры и выбросил их в ведерко.
— А это зачем? — спросил мальчик.
— Иначе бульон с горечью получится. И хозяин снова надерет тебе уши.
Чапаев вымыл распотрошенную рыбу под краном и бросил в котел. Крикнул посуднику:
— Давай сюда соль и лук… А лавровый лист имеется? И его туда же!.. Теперь пусть покипит…
— Вот выручили! — обрадовался посудник. — Уши мои, кажется, остыли. Пойду тарелки расставлять…
Саша с отцом последовали за ним на корму. Посудник ставил перед посетителями тарелки, раскладывал на столах ложки и ножи. Несколько раз он выбегал на кухню и возвращался обратно. Пробегая мимо Чапаева, он приветливо кивал головой и улыбался. Чапаев поманил его пальцем.
— Совет дам. Только ты не обижайся… Ложки надо класть справа. Ножи острием к тарелке обращай. Уж такое правило. Я точно знаю! Как кавалерист с одной стороны на коня садится, так и тут…
— А ведь верно! — вспомнил посудник. — Мне и буфетчик так говорил, да забыл я…
Он принес кастрюлю с дымящейся ухой и стал разливать по тарелкам. По корме разнесся вкусный запах, такой, что у Саши слюнки потекли.
Толстяк, сидевший за столом справа, поднес ложку ко рту и воскликнул:
— Ну и ну! За такую ушицу тебе хоть памятник ставь. Царская уха!
Чапаев весело сощурил глаза и взял Сашу за руку, повел к машинному отделению:
— Оценили все-таки наше рукоделие! — сказал он Саше. — Хоть это и не главное мое занятие, а приятно слышать!
Утром, когда они уже собрались сходить на пристань, маленький посудник разыскал Сашу на палубе и шепотом, как заговорщик, спросил:
![Лето на колёсах [Повести]](/storage/book-covers/ce/ce55869e5b74e035101c93f5a0e2147d9c49c0f6.jpg)
