Чан Кайши - [161]

Мао Цзэдун был страшно подавлен таким «предательством» вождя и учителя, но не мог не подчиниться. 28 августа в 11 часов утра вместе с Чжоу Эньлаем и еще одним деятелем компартии Китая Ван Жофэем он вылетел из Яньани в Чунцин, хотя и не верил в успех переговоров. Во время полета Мао сказал своим товарищам: «Вполне возможно, что переговоры не принесут никаких результатов». Сопровождали коммунистических вождей прибывшие накануне в Яньань представитель Чана генерал Чжан Чжичжун и посол США в Китае Хэрли, принимавшие активнейшее участие в организации переговоров. Как и многие либералы в Госдепе, Хэрли считал китайских коммунистов «хорошими людьми, которые стремятся к реформам». «Конечно, — говорил он, — очень неприятным является наличие у <их> политической партии вооруженных сил, однако обязательно следует создавать демократическую базу для устранения этого положения, дабы коммунисты мирно сотрудничали и помогали Чан Кайши в общей борьбе».

Чан встретился с Мао тем же вечером, в 21.30, на банкете. И тот и другой держались подчеркнуто вежливо, улыбались, пожимали друг другу руки и даже выпили за мир и сотрудничество. О делах не говорили.

За стол переговоров сели на следующий день. Чан Кайши хотел обсудить со старым врагом много вопросов, связанных с объединением и демократизацией страны. Еще на VI Всекитайском съезде Гоминьдана, проходившем в Чунцине с 5 по 21 мая 1945 года, Чан, идя навстречу американцам и другим союзникам, по крайней мере формально, повел дело к «уничтожению господства одной партии в Китае». Он выступил с предложением завершить после войны период «политической опеки», созвав Национальное собрание, введя в стране конституционное правление и даже ликвидировав гоминьдановские ячейки в армии. 579 делегатов, представлявших 6 миллионов 920 тысяч членов Гоминьдана, постановили созвать парламент (Национальное собрание) 12 ноября 1945 года, очевидно, рассчитывая, что война к тому времени закончится.

Собираясь все это обговорить с вождем коммунистов, Чан хотел сделать упор на необходимость военного и административно-территориального объединения страны как залог ее дальнейшей демократизации. «Что касается политических требований, тут можно проявить исключительную терпимость, — считал он, — но в вопросе о полном объединении армий нельзя уступать ни на йоту».

Однако именно на слияние войск компартии с армией Чана и на передачу власти в «освобожденных районах» национальному правительству ни Мао, ни другие лидеры коммунистов идти не желали, будучи уверены, что это «неизбежно приведет КПК и ее вооруженные силы к ликвидации». Мао отказался даже сократить численность своих войск, насчитывавших тогда 1 миллион 200 тысяч военнослужащих. Более того, потребовал передать компартии, помимо Особого района Шэньси — Ганьсу — Нинся, еще пять провинций Северного Китая. Это не означало, конечно, что Мао собирался разделить Китай навечно, как считают некоторые историки. Ни корейский, ни будущий вьетнамский или немецко-австрийский варианты его не устраивали. Он просто хотел закрепиться на севере для того, чтобы потом легче было захватить весь Китай, но эти мысли, разумеется, вслух не высказывал. И все время твердил о необходимости немедленной демократизации, освобождения всех политических заключенных, проведения всеобщих выборов и образования коалиционного правительства.

Чан был не против демократизации, но считал, что всеобщие выборы — слишком сложная вещь, к которой надо как следует подготовиться. Требование же передать коммунистам пять провинций рассматривал как «разделение Китая на две части — два государства» и пойти на это, конечно, не мог. (Понимал ли он, что предложение Мао о разделении носило чисто тактический характер, неизвестно.) Чан истово молился, прося Всевышнего вразумить Мао Цзэдуна, показав ему путь мирного объединения родины, но то ли Господь не услышал его, то ли атеист Мао не воспринял глас Божий.

Мао провел в Чунцине 43 дня, неоднократно встречался с Чаном и другими гоминьдановскими деятелями, а также с представителями либеральной общественности и даже подписал соглашение о мире, но при этом не отказывался от борьбы за власть. Он просто делал уступку Сталину, прекрасно понимая, что его, Мао, столкновение с Гоминьданом может быть успешным только при условии оказания военной и экономической помощи со стороны СССР. Да и Чан на самом деле мечтал только об уничтожении компартии. «Гоминьдан никогда не подчинится рыхлому конгломерату партий», — полагал он. В этом же духе настраивал его представитель Черчилля, считавший, что «есть только один ответ коммунистам, и этот ответ — победа на поле брани». В общем, переговоры не могли ни к чему привести, и не привели. По словам Мао Цзэдуна, «между сторонами обнаружилась дистанция огромного масштаба». Было подписано лишь формальное соглашение о недопущении гражданской войны, да, кроме того, Чан обещал предоставить народу демократические свободы, созвать многопартийную Политическую консультативную конференцию (ПКК) для широкого обсуждения вопроса о Национальном собрании и наконец завершить период политической опеки.