Ч. Вордсворт - [2]

Неожиданно глаза ослепил свет фонарика, это был полицейский. Мы встали с травы. Полицейский спросил:

— Что вы здесь делаете?

Ч. Вордсворт ответил:

— Я задаю себе этот вопрос вот уже сорок лет.

Мы подружились, Ч.Вордсворт и я. Однажды он сказал:

— Ты никому не должен рассказывать обо мне и о манговом дереве, и о кокосовой пальме, и о сливе. Ты должен держать это в тайне. Если ты расскажешь кому-нибудь, я все равно узнаю, потому что я поэт.

Я сдержал слово.

Мне нравилась его маленькая комнатка. Мебели в ней было не больше, чем у Джоржа в передней, но выглядела она чище и опрятнее. И в ней жило одиночество. Однажды я спросил:

— Мистер Вордсворт, зачем вам столько кустов во дворе? От них ведь такая сырость.

Он ответил:

— Послушай, я расскажу тебе одну историю. Когда-то давным-давно юноша встретил девушку, и они полюбили друг друга. Они любили друг друга так сильно, что поженились. Оба были поэты. Он любил слова, а она траву, и цветы, и деревья. Счастливо зажили они в маленьком домике, и вот однажды девушка-поэт сказала юноше-поэту: «Скоро у нас в семье будет еще один поэт». Но маленький поэт не родился, потому что девушка умерла, и он умер вместе с ней, внутри нее. Юноша сильно опечалился и сказал, что не тронет и травинки в саду девушки. Так сад и остался, разросся и одичал.

Я поднял глаза на Ч. Вордсворта. Казалось, он постарел, пока рассказывал мне эту чудесную историю. И я все понял.

Мы совершали долгие прогулки вместе. Ходили в ботанический сад и сад камней. В послеполуденное время забирались на Чэнселлор Хилл, смотрели, как сумерки спускаются на Порт-оф-Спейн, и видели, как в городе и на кораблях зажигаются огни.

Он делал все так, словно впервые в жизни. Он делал все так, словно совершал церковный обряд. Бывало, спросит меня:

— А как насчет мороженого?

И когда я кивал, он становился очень серьезным и говорил:

— Так, а какое кафе мы почтим своим присутствием? — будто это было так важно. Потом задумывался ненадолго и наконец произносил:

— Думаю, мне удастся договориться о покупке вон с тем заведением.

Мир наполнился волшебством.

Однажды, когда я был у него во дворе, он сказал:

— У меня есть великая тайна, и я хочу открыть ее тебе.

— Настоящая? — спросил я.

— Да.

Я посмотрел на него, и он посмотрел на меня. Он сказал:

— Только это между нами, запомни. Я пишу поэму.

— А… — я был разочарован. Он сказал:

— Но это не обычная поэма. Это величайшая поэма в мире.

Я присвистнул. Он сказал:

— Я работаю над ней уже пять лет. Значит, закончу года через двадцать два, если буду писать в том же темпе.

— Наверное, уже много написали?

— Не очень. Я пишу только одну строку в месяц. Зато знаю точно, что это хорошая строка.

— А какую хорошую строку вы написали в прошлом месяце?

Он поднял глаза к небу и сказал:

— Прошлое глубоко.

— Красивая строка.

— Я хочу выбрать самое главное из жизни за месяц, — сказал Ч. Вордсворт, — и выразить это одной поэтической строкой. Так, через двадцать два года я напишу поэму, которая будет близка всему человечеству.

Я был изумлен.

Наши прогулки продолжались. Однажды мы гуляли вдоль парапета в Доксайте, и я спросил:

— Мистер Вордсворт, если я брошу булавку в воду, она потонет?

— Наш мир неизведан, — ответил он. — Брось свою булавку, и мы увидим, что получится.

Булавка утонула.

— А как поэма в этом месяце? — спросил я, но больше он не прочел мне ни строчки, только сказал:

— О, я уже чувствую ее приближение…

Иногда мы сидели на парапете и смотрели, как лайнеры заходят в гавань.

Но о величайшей в мире поэме я больше ничего не слыхал.

Я понял, что он стареет.

— Как вы живете, мистер Вордсворт? — спросил я однажды.

— Ты хочешь спросить, на что я живу?

Когда я кивнул, он делано рассмеялся.

— Пою калипсо в сезон калипсо.

— И этих денег хватает вам на год?

— Этого достаточно.

— Но вы же не станете самым богатым в мире, когда напишете величайшую поэму?

Он не ответил.

Однажды я зашел в маленький домик проведать Ч. Вордсворта и застал его в маленькой постельке. Он выглядел таким старым и слабым, что мне захотелось плакать. Он сказал:

— Поэма что-то не идет.

Он не смотрел на меня. Он смотрел в окно на кокосовую пальму и говорил так, будто меня не было.

— Когда мне было двадцать лет, — сказал он, — я чувствовал в себе силы.

Потом я увидел, как он начал стареть, — прямо у меня на глазах — словно устал от жизни.

— Но это было очень, очень давно, — сказал он.

А потом — я почувствовал это очень остро — так, будто получил пощечину от матери. Я видел это ясно на его лице. Любой бы увидел. Смерть на сморщенном лице.

Он перевел на меня взгляд, заметил мои слезы и сел на кровати.

— Иди ко мне, — сказал он. Я подошел и сел к нему на колени. Он посмотрел мне в глаза и прошептал:

— А… ты тоже видишь… Я всегда знал, что у тебя глаза поэта.

Он не был даже грустным, и от этого я в голос заревел.

Он прижал меня к своей впалой груди и сказал:

— Хочешь, я расскажу тебе смешную историю? — и улыбнулся одобряюще.

Но я не в силах был ему ответить.

Он сказал:

— Только обещай: когда я закончу свой рассказ, ты уйдешь и больше не будешь ко мне приходить. Обещаешь?

Я кивнул. Он сказал:

— Хорошо. Ну, слушай. Помнишь, я рассказывал тебе историю о юноше и девушке, поэтах? Так вот, я ее выдумал. И все насчет поэзии и величайшей в мире поэмы тоже выдумка. Правда, смешно?