Рассказ: Перевод
© Copyright Слободкина Ольга (slowboat@mail.ru)
Аннотация:
Опубликовано в сборнике В. С Найпол «Повести и рассказы», «Радуга», Москва, 1984.
Хэт любил из всего делать тайну. Взять хотя бы его отношения с Бойе и Эрролом. Чужим он говорил, будто они его внебрачные дети. Иногда он говорил, что вообще не уверен, его ли они дети, и тут же сочинял невероятную историю о женщине, которая жила одновременно и с ним, и с Эдвардом. В другой раз он объявлял, что Бойе и Эррол его дети от раннего брака, и просто плакать хотелось, когда он рассказывал, как мать, умирая, поманила мальчиков и взяла с них слово хорошо себя вести.
Потом я узнал, что Бойе и Эррол на самом деле племянники Хэта. Их родители жили недалеко от Сангре — Гранде, сначала умер отец, потом мать, и тогда мальчики переехали к Хэту.
Они не очень‑то уважительно к нему относились. Никогда не называли его «дядя», только «Хэт»; зато не возражали, когда Хэт говорил, будто они внебрачные. И чтобы Хэт ни выдумывал насчет их рождения, они всегда охотно его поддерживали.
Я познакомился с Хэтом в тот день, когда он пригласил меня в «Овал»[1] на крикет. Вскоре выяснилось, что он прихватил с собой еще одиннадцать мальчишек с соседних улиц.
Мы встали в очередь за билетами, Хэт пересчитал нас вслух и сказал:
— Один взрослый и двенадцать детских.
Очередь уставилась на Хэта.
— Двенадцать детских? — переспросил кассир.
— Двенадцать, — ответил Хэт и потупился.
Болельшики заметно оживились, увидев дюжину мальчишек во главе с Хэтом. Мы шли гуськом вдоль поля и выглядывали свободные места.
— И это все ваши? — кричали они.
Хэт слегка улыбался, давая понять, что его. Когда мы расселись, он не забыл снова громко пересчитать нас.
— А то вдруг одного не хватит, вот уж тогда ваша мать устроит мне… — сказал он.
Это был последний день последней игры между Тринидадом и Ямайкой. Как играли наши — Джерри Гомес и Лен Харбин! Когда Гомес набрал 150 очков, Хэт просто обезумел, стал пританцовывать на месте и кричать:
— Белые люди — Боги, понятно!
К нам подошла женщина с прохладительными напитками.
— Сколько стоит эта штука в ваших стаканах? — спросил Хэт.
— Шесть центов, — ответила женщина.
— А за все сколько возьмете? Мне тринадцать нужно, — сказал Хэт.
— Это все ваши дети? — спросила женщина.
— А что тут такого? — ответил Хэт.
Женщина взяла с нас по пять центов за стакан.
Когда Лен Харбин набрал 89 очков, ему засчитали блокировку ногой, и капитан Тринидада объявил окончание подач.
Хэт разозлился:
— Блокировка, блокировка! Какая еще блокировка! Вот черти, судят, как хотят. И судья‑то главное тринидатский. Господи, даже судьи теперь продаются!
Хэт многое открыл для меня в тот день. Он так произносил имена игроков, что они начали казаться необычными, и так страстно болел за своих, что его волнение передалось и мне.
Я попросил его объяснить мне табло.
Он сказал:
— Слева — бэтсмены, которые свое отыграли.
Я запомнил, потому что он так здорово сказал о выбитых бэтсменах: которые свое отыграли.
Даже в перерыве Хэт не мог успокоиться. Предлагал разным людям самые идиотские пари. Носился повсюду, размахивая долларовой бумажкой, и кричал:
— Доллар против шиллинга, Хедли не выйдет из десятки.
Или:
— Ставлю доллар, Столмейер поймает первый же мяч.
Перерыв заканчивался, на поле уже выходили судьи, как вдруг один из мальчишек разревелся.
— Чего ревешь? — cпросил Хэт.
Мальчишка что‑то промямлил сквозь слезы.
— Чего — чего? — переспросил Хэт.
— Соску он хочет, — крикнул какой‑то дядька.
— Ставлю два доллара, Ямайка потеряет сегодня пять калиток! — выпалил Хэт, повернувшись к нему.
— Идет! У тебя, видать, лишние деньги.
Кто‑то третий вызвался держать ставки.
Мальчишка продолжал реветь.
— Ты же позоришь меня перед людьми. Быстро говори, чего тебе надо! — потребовал Хэт.
В ответ раздалось только всхлипывание. Другой мальчишка подошел к Хэту и что‑то шепнул ему на ухо.
— О, господи! Как же так! Уже игра начинается! — воскликнул Хэт.
Он поднял нас, вывел за трибуны и выстроил вдоль железной ограды стадиона.
— Ну, вот, а теперь расстегивайте штаны и вперед, — сказал он. — Давайте — давайте! Все как один, да побыстрее.
Игра в тот день была просто невероятная. Ямайка, за которую выступал великий Хэдли, при потере шести калиток набрала 31 очко. Вечерело… Броски тринидадского боулера Тирелла Джонсона были неотразимы, и удача придавала ему ловкости.
Толстая старуха, сидевшая слева от нас, принялась вопить, подбадривая Тирелла Джонсона, и всякий раз, когда замолкала, поворачивалась к нам и говорила очень спокойно:
— Я Тирелла еще мальчишкой знала. Все мы с ним, бывало, в шарики играли.
А потом снова начинала кричать.
Хэт получил свой выигрыш.
Страсть к рискованным пари, как я вскоре обнаружил, была слабостью Хэта. Особенно много он просаживал на бегах, но иногда выигрывал, да столько, что угощал всех ребят с Мигель — Стрит.
Хэт, как никто, умел наслаждаться жизнью. Ничего особенного, ничего показного он не делал; напротив, изо дня в день он занимался одним и тем же, но всегда с удовольствием. И порой самые обыденные занятия наполнялись у него загадочным смыслом.
