«Цесариус» обреченный... - [28]

Он сломал мою карьеру. А ведь я многого достиг. Я второй казначей министерства. Пятнадцать лет я преподавал высшую математику. Уже в тридцать я основал университет. В нем жил, работал. Я из немногих, кто еще может объяснить, что такое цифра. И вот свалилось все это. Небо — в нем слишком много пустых квадратов.

Родители были очень богатыми людьми. Пол года назад их не стало. Мы делили наследство. Мне, математику, он объяснял, как правильно делить, можете себе представить?!. Мой брат был скотом. У меня было семнадцать возможностей безнаказанно задушить его еще в детстве. Но тогда я еще претворялся сентиментальным.

Решили все продать. "Кампания" предложил вдвое больше остальных, но при условии… Вы поняли, о чем я?

— Какая доля от груза ваша? — равнодушно спросил Константин.

— Пять процентов.

— Всего?

— У нас на борту почти двести тонн золота месье.

Фимион испытующе посмотрел на Константина, придвинул стул и чуть наклонился к картографу.

— Не бойтесь, я не болен. Цесариус сгорел, — сказал он с усмешкой, — а мы еще нет.

— Ну и что?

— Вы ведь знали его… тот еще был подлец. Ну знали-знали, тоже мне секрет… Он рассказывал мне о вас… Ваш корабль "Офелия"… Как-то помогли им с водой… было такое?

— Я знал вашего брата, — согласился Константин. — Он не был моим другом. Ваш брат не самый порядочный человек, это так. Но неплохой моряк. К тому же это один из самых бесстрашных людей которых мне приходилось встречать.

— Был. Был… то же, кстати, он говорил о вас… Да… Этот бесстрашный человек, когда узнал, что болен… поджег корабль… Обрек на смерть всех…всех… Чтобы мне не досталось… Ха-ха-ха… подонок… хе-хе… Вы представляете как вам повезло, Константин… Доделайте, то, что вам не дали… Или вы из тех, кто предпочитает, всю жизнь повторять: вот если бы… Нужен тот, кому поверят. У вас есть некоторый авторитет среди "этих"… На борту двести изуродованных эволюцией обезьян. Эти приматы ждут чуда, может вы и сгодитесь на роль чудотворца.

— Давно горит?

— Какая разница… трудности делают нас только сильнее.

— Мне жаль людей, но я ничем не помогу. Суждено умереть, так тому и быть. Но я на смерть, никого больше не поведу. Старик прав, — сказал он чуть тише, — это не мое. У вас есть библиотека?

— Библиотека? Есть, а что?

— Что-нибудь, про сельское хозяйство.

— Угу, — произнес задумавшись Фимион, постучал ладонью по столу. — из этих пяти процентов, один Ваш, месье. Хотите — оформим, у нас тут даже нотариус есть.

— Где она?

— Кто?

— Библиотека.

— Библиотека, — повторил капитан, стуча по столу. — Надо дойти до Тиру и посадить корабль на мель у восточной бухты. Месяца за два можно добраться, если, конечно, ни через рифы. Может, у нас уже и недели нет. Кто знает, что там внизу творится… На третьем ярусе чумные. Туда ходить боятся.

— Я видел больных и на верху.

— Да, шляются где попало. Я просил, уговаривал… разве ж они поймут? "Старшие" заперлись в корректировочном зале, прорабатывают новый устав, для судов малого водоизмещения. Ваши, тоже все там. Помощники старших затарились, кто чем мог, попрятались по каютам, не выколупаешь. Матросы, штопальщики, грузчики заняты черти чем. Кто-то, что-то еще… но… спустя рукава… Черти что!… Две последние недели ломал голову тут над одной теоремкой, так какая-то мразь вырвала из тетради половину листов… Ну так, что месье? какой будет Ваш ответ?

— Я уже ответил Вам.

— Я не слышал.

Константин развел руками.

— Мой ответ — нет.

— Два процента.

— Где у вас библиотека?

Капитан осклабился, все так же постукивая ладошкой отвернулся.

"Ничего-ничего, куда ж ты денешься — насекомое".

— Если хотите, могу дать вам несколько советов, — сказал Константин.

— Разочарован, я был о вас лучшего мнения.

— Простите, не хотелось разрушать ваше идеалистическое представление о человечестве. Доверчивость делает вас ранимым. — Он поднялся с кресла, уперся кулаками в стол. — С правого борта шлюпки без цепей. В первых двух под брезентом консервы, галеты, баки с водой. Вы приказали?

Фимион показал жестом, чтобы Константин сел.

— Видите Константин, и клопы хотят жить. Вы мне чем-то симпатичны, поэтому буду откровенен. Таких как вы, перед тем как повесить, пытал бы публично с пристрастием… Слишком хорошо адаптируетесь. Глядя на вас слабые умы начинают сомневаться в полной непригодности этого мира. Появляются надежды, свет какой-то мерещится. Зачем? Я-то знаю, в этом тухлом киселе рыбки не словить. Мда… Если даже вы сдались… Впрочем, может ошибаюсь и для вас на этой прямой есть отрезок для подвига, а? Признаюсь: и во мне еще живы идеалы юности, мечты о приключениях, жажда справедливости, смысла…

— Не думаю.

— Правильно делаете… Я был из тех детишек, которые перед тем, как попросить, покататься на лошадке, сначала спросят, сколько у нее зубов. Чего же вы хотите? Учтите, больше половины все равно не дам.

— Мне это не нужно. Не переживайте. Появится рука, которая вытянет. На этом корабле столько везучих людей — ее не может ни быть.

— Вы, эта рука.

— Сомневаюсь.

— Вы хотели дать мне какой-то совет?

— Да, вы знаете какие-нибудь молитвы?

Солнце садилось. Почти все небо было затянуто облаками, и только там, на краю земли, ему оставили немного места. Попутный ветер раздувал паруса. Если не переменится, завтра будет солнечный день, а под вечер опять тучи. Но уже не такие, как сегодня. Таких раньше не было, и потом вряд ли увидит. Белые, прочерченные розовыми линиями, так напоминали чьи-то лица, и одно он узнал точно, и стало грустно, в груди что-то сжалось, по телу прошла дрожь. Константин оглянулся, и увидел Макса. Тот не спеша подошел, и встал рядом.