Церковная история - [56]
А этого мы не достигнем, если не приобретем себе оружия противников, не принимая, впрочем, их образа мыслей, но отвергая худое и усваивая хорошее и истинное, все же принимая с разборчивостию, ибо где есть что-нибудь хорошее, там есть нечто свойственное истине. Кто думает, будто мы утверждаем это принужденно, тот пусть вспомнит, что апостол не только не запрещал учиться греческим наукам, но и сам не пренебрегал ими, сколько видно из того, что знал многие изречения греческих писателей. Ибо откуда он заимствовал изречение: Критяне присно лживы, злии зверие, утробы праздныя (Тит. 1, 12), если не читал изречений Эпименида, критского посвящателя в таинства? Или откуда он узнал сказание сего бо и род есмы (Деян. 17, 28), если не из сочинения астронома Арата под заглавием «Phainomena»? А мнение тлят обычаи благи беседы злы (1 Кор. 15, 32), показывает, что ему не неизвестны были трагедии Эврипида.
Но к чему слишком распространяться об этом? Учителя Церкви издревле, как бы по какому общепринятому обычаю, до глубокой старости занимались греческими науками — частью для изучения красноречия и упражнения ума, частью же для опровержения того, в чем язычники заблуждались. Это-то могли мы сказать об Аполлинариях.
ГЛАВА 17
О том, что, намереваясь идти против персов и находясь в Антиохии, царь был осмеян жителями этого города и написал против них сочинение под заглавием «Мисопогон»
Между тем, собрав с христиан множество денег и совершая поход против персов, царь прибыл в Антиохию сирийскую[211]. Находясь здесь и желая показать антиохийцам обычное свое тщеславие, он понизил цену товаров гораздо больше, чем следовало, не сообразился то есть с обстоятельствами времени и не рассудил, что содержание многочисленного войска обыкновенно бывает тягостно для провинций и уничтожает богатство городов. Посему торговцы и владельцы товаров, не желая вследствие царского повеления понести убыток, прекратили торговлю, отчего на рынках не стало и товаров. Быв приведены этим обстоятельством в затруднение, антиохийцы, всегда склонные к насмешкам, немедленно начали выходить к царю, кричать на него и насмехаться над его бородою, которая была у него длинна, говоря, что ее надобно отрезать и плести из нее веревки. А о быке на монете его говорили они, что им съеден будет мир, ибо крайне суеверный царь, беспрепятственно на жертвенниках идольских принося в жертву быков, приказал и на монете своей чеканить жертвенник и быка. Разгневанный сими насмешками, Юлиан угрожал Антиохии всяким возможным злом и, удалившись в Тарс киликийский, приказал там готовить все, необходимое для гибели того города. По этому случаю, софист Ливаний написал две речи: одну к царю в защиту антиохийцев, другую к антиохийцам о гневе царя. Впрочем, эти речи софист, говорят, только написал, а в народ не выпускал их. Между тем царь раздумал мстить насмешникам делом и выразил свой гнев также насмешками. Он написал сочинение под заглавием: «Антиохиец или Мисопогон» и, пустив его в свет, отметил навсегда позорным пятном город антиохийцев. Впрочем, довольно об этом. Надобно сказать еще, что сделал тогда царь антиохийским христианам.
ГЛАВА 18
О том, что царю, когда он хотел слышать предсказание, оракул не отвечал, боясь мученика Вавилы
Приказав открыть языческие капища в Антиохии, Юлиан поспешил получить предсказание от дафнийского Апполона[212]. Но живший в том капище дух не дал ответа, потому что страшился соседа, мученика Вавилы, тело которого лежало в недалекой от того места гробнице. Осведомившись о причине, царь тотчас приказал перенести гробницу — и антиохийские христиане, как только узнали об этом, вместе с женами и детьми, радуясь и воспевая псалмы, перенесли ее из Дафны в город. А песни их касались языческих богов и тех, которые веруют им и идолам их.
ГЛАВА 19
О гневе царя и об исповеднике Феодоре
Тогда обнаружился скрываемый дотоле нрав царя. Обещав прежде быть философом, теперь он не мог обуздать себя, но, разгневавшись на оскорбительные песнопения, готов был поступить с христианами так же, как поступали с ними некогда при Диоклетиане. Однако же поход против персов не позволял ему выполнить свое намерение, и он ограничился только тем, что повелел префекту Саллюстию схватить и наказать некоторых песнопевцев, оказавших в этом больше усердия. Префект, будучи по вере язычником, принял это приказание не с удовольствием, но, не смея противоречить, задержал многих христиан и некоторых заключил в темницу, а одного юношу, по имени Феодора, приведенного к нему язычниками, подвергнув пытке и различным мучениям, приказал жечь и освободил от мучений только тогда, когда уже думал, что он не оживет более[213]. Однако Бог сохранил этого человека, так что после исповедания он жил еще долго. Руфин, написавший церковную историю на латинском языке, рассказывает, что, спустя много времени после того, он встретил этого Феодора и спросил, не чувствовал ли он величайшей боли, когда его били и мучили, а Феодор отвечал, что от мучений чувствовал он боль весьма легкую и что ему предстоял какой-то юноша, который отирал с него пот, выступавший от подвига, укреплял душу его и время мучений соделывал для него временем более удовольствия, чем страдания. Но довольно о дивном Феодоре. В то же время к Юлиану явились персидские послы, прося его прекратить войну мирными переговорами, но он отослал их назад со следующим ответом: «Скоро вы увидите меня самого, и тогда не будет нужды ни в каком посольстве».
