Церковь святого Христофора - [5]

Священник, опустив глаза, спросил осторожно:

— Но вы же не в церкви собираетесь поселиться?

— Ой, ну что вы! Если бы вы помогли мне найти комнату, господин декан!.. Конечно, я могла бы ездить сюда из Пюшпёкмоноштора, но у меня нет денег на гостиницу.

Священник колебался.

— Места и здесь хватило бы, комната капеллана пустует, да и я бы с радостью… Вот только, боюсь, прихожанам не понравится.

«А Пирока?» — подумала Жофия и неожиданно для себя шаловливо засмеялась:

— Они о вас такого хорошего мнения, господин декан?

На мясистых щеках старика появились два красных пятна, он уперся глазами в скатерть. Жофия была поражена: боже ты мой, этот старый человек еще способен краснеть, словно девица? Но как это трогательно: чем больше он старается скрыть смущение, тем шире разливается краска по лицу.

— Ну-ка, подумаем, подумаем, — бормотал он, потупив глаза и стараясь выиграть время. Наконец воскликнул:

— А, тетушка Агнеш!

Дом Линкаи оказался в самом конце села. Оставив машину на мосту, Жофия вступила на просторный двор. «А ведь у них было хольдов пятьдесят, не меньше», — прикинула она. Вдоль ограды выстроились полукружьем громоздкие хозяйственные постройки, теперь уже ненужные, — голым двором владела лишь армия кур, уток, цыплят. Посреди стоял колодец с насосом, в свое время это было, вероятно, чуть ли не революционное новшество. На задах двор переходил в виноградник.

На веранде своего длинного, уходящего в глубь двора дома тетушка Агнеш приняла «мастерицу по церковной росписи» приветливо, даже с радостью. Вскоре они уговорились, что Жофия будет жить здесь сколько ей заблагорассудится, — вот только о плате тетушка Агнеш не желала и слышать. Жофия спорить не стала — время терпит. Несмотря на свои восемьдесят лет, бодрая телом и духом старушка гордо отворила перед гостьей двери трех комнат, обставленных «комбинированной» мебелью, по образцу той, что стояла в тридцатые годы в домах у судьи и у сельского учителя. Впрочем, в горке красовался фарфор, а на желтом лакированном полу раскинулся персидский ковер. Тетушка Агнеш болтала, не умолкая:

— Вот здесь свекор со свекровью померли, тому уж десять лет, а в этих двух комнатах гости, бывало, не переводились. Эх, кабы нынче было у меня столько вина в погребе, сколько дорогой наш господин декан выпил в моем доме, ну, правда, он тогда еще не декан был, а простой сельский священник — веселый такой… Да и настоящие господа к нам захаживали, мой муж старостой был, так что господин депутат перед выборами всякий раз наносил нам визит — у графов Палфи тут неподалеку, в Палфе, имение было, вот их и выбирали всегда депутатами… Здесь и граф Иштван Палфи сиживал, а потом младший брат его, Фидель, ну, которого после сорок пятого повесили… Подойдет вам? — Она спросила, нисколько не сомневаясь в ответе, так что Жофия и не посмела бы сказать «нет» или «подумаю».

Круглый стол, накрытый кружевной скатертью, на скатерти фарфоровая пепельница, скорее безделушка — один окурок, может, кой-как и уместится, — затем большая фарфоровая ваза, нарядный подсвечник (церковный, что ли?), молитвенник с фарфоровой крышкой и серебряными застежками («это бедной сестрицы моей, монахини»), десятилетиями не менявшийся гарнитур. Как же здесь чертить, конструировать, делать эскизы, наконец, писать письма? Да пока приведешь этот стол в «рабочий вид», пропадет, пожалуй, и охота работать!

У стены — диван; для спанья — узкий, неудобный. И ночного столика нет, нет настольной лампы.

Комбинированный шкаф. Обычно в таких нет отделения, где можно повесить одежду.

В углу шкафчик с зеркалом и множеством ящичков, пожалуй, там поместятся туфли и книги.

Ну, не беда, как-нибудь приспособим, приручим к себе эту видавшую графов Палфи комнату!

Тетушка Агнеш отворила дверь в четвертую комнату; под олеографией Гирландайо «Святая Мария» стояли две кровати, на одной из них, на белоснежном белье лежал старик с белоснежными волосами, белоснежными усами, со свежевыбритым и ничего не выражавшим лицом.

— Муж мой.

Жофия запнулась на пороге, испуганно заглянула в комнату.

Тетушка Агнеш вытащила из-под кровати флакон «Комфорта» для освежения воздуха, суетливо попрыскала вокруг и шепотом продолжала:

— Пять лет лежит. Упал в ванной, и какой-то нерв в хребте повредился. Ничего у него не болит, только вот передвигаться и говорить не может… Господин декан поминал как-то, будто в старину про этаких больных говорили: жилы у них порваны.

Она опять поставила аэрозоль возле ночного горшка и наклонилась к больному:

— Пали! Хочешь лимонаду?

Лицо старика осталось недвижимо, только левый глаз сощурился, что означало: не хочет. Жофия смотрела на него с ужасом — жилы порваны… Ей слышалось в этом что-то библейское.

— Видите, все понимает, — повернулась к ней тетушка Агнеш. — Может, и по телевизору понимает… По крайности, он не мешает ему. — Телевизор стоял как раз напротив кроватей. — Я-то каждый вечер смотрю. Какое еще развлечение у старухи?.. Только вот говорить не говорит. Пять лет уж.

Тетушка Агнеш рассказывала, не жалуясь, жалея не себя, а мужа, но Жофии слышался в ее словах отчаянный вопль о помощи.