Церковь святого Христофора - [3]

— В неважном он состоянии, — заметила Жофия, ближе подойдя к алтарю. — Картина, кажется, очень старая… И, возможно, не всегда висела здесь. Быть может, ее прятали в подвале, в склепе…

Священник, не слыша, задумчиво стоял посреди церкви.

Тридцать лет назад, в сорок восьмом — сорок девятом, прихожане надумали строить церковь, эта мала оказалась, уже не вмещала всех. Тогда еще люди веровали. Зазвонит, бывало, колокол в полдень, так они и во время жатвы, прямо среди поля, все же прочтут разок «Отче наш»… А нынче на алтарный образ с грехом пополам собрали… Неужели это так много — тридцать лет?

В нише под сводом ризницы Жофия обнаружила побеленную известкой чуть ли не потайную дверцу.

— Эта дверь в склеп ведет?

Спросила она просто так, без всякого любопытства или особой заинтересованности, но декан резко вскинул голову.

— Из чего вы заключаете, что здесь имеется склеп?

— Капелла старого дворянского рода, семья, очевидно, здесь хоронила своих покойников. Можно взглянуть?

Священник испытующе, со скрытой тревогой смотрел на явившуюся из столицы незнакомку.

— Что вы хотите увидеть в обычной усыпальнице?

Жофия не понимала, к чему эти увертки, и ответила с некоторым нетерпением:

— То, что там есть! Стены. Камни. Гербы. Надгробные надписи. Саркофаги. Барельефы… почем я знаю.

— Ключа я не взял, — отозвался священник, колеблясь. — Я храню его у себя дома.

Жофия, спросившая о склепе лишь из профессионального педантизма, теперь, видя явное сопротивление священника, почувствовала даже разочарование.

— Ну что ж, до другого раза.

Когда они вышли из капеллы, июньская жара, яркое солнце, буйная растительность парка объяли их так плотно, что казалось, они попали в какую-то иную среду. В глубине, из-за деревьев просвечивала охряная желтизна барского дома. У наружной стены церквушки Жофия увидела несколько замшелых, позабытых надгробий — одни упали, другие стояли еще, совсем покосившись.

— А здесь кого хоронили?

— Не совсем полноправных членов семейства Семереди. Невесток, не родивших потомства… Двухдневных младенцев… Компаньонку из Швейцарии. Надписи уже почти стерлись.

Декан запер церковь и теперь весело раскачивал на пальце большой и нарядный ключ. Казалось, у него стало легче на душе.

— Вы уже завтракали? Я был бы очень рад…

Жофия так набила «трабант» багажом, что задних сидений не было видно. Теперь она втиснула туда еще несколько сумок с переднего сиденья.

— Садитесь, господин декан… Значит, хоронили все-таки в склепе.

Дом священника о восьми окнах стоял на углу; когда-то он выглядел, должно быть, внушительно, но теперь, рядом с обступившими его кричаще новенькими, двухэтажными крестьянскими хоромами, напоминал допотопный господский амбар. Под его сводчатыми воротами когда-то свободно проезжала телега с сеном, запряженная четверкой волов. Во двор выступала широкая терраса на столбиках, переходившая в застекленный коридор. Просторный, заботливо возделанный двор делился на цветник и огород. Море цветов — вьющиеся и кустовые розы, заросли сирени, гладиолусы, бегонии, бархатцы, кукушкины слезки, трясунки разноцветные, пеларгонии, флоксы, цинии… Пиршество цветов ошеломило Жофию; декан с гордостью наблюдал за выражением ее лица.

— Какая красота! — прошептала Жофия. Вот ведь и так можно жить, а не среди трупов цветов, которые она забывает поливать потому, что другим занята голова…

— Люблю жизнь вокруг себя, — скромно заметил декан. — В прежние времена сельскому священнику здесь отводили целый надел, двадцать пять хольдов. Да и сейчас полагается восемьсот квадратных саженей от сельхозкооператива — но куда же мне столько? И так-то напросишься, пока подрядишь человека хоть двор вскопать, засеять да промотыжить. — Увидев в огороде то и дело наклонявшуюся к земле женщину, он крикнул громко: — Пирока, у нас гостья!

Грузная женщина лет пятидесяти в ярком халате и в синих, донельзя стоптанных домашних туфлях, тяжело ступая, шла к ним из огорода. Держа на левой руке соломенную кошелку с только что надерганной редиской, она протянула Жофии выпачканную в земле правую руку. На мясистом лице — заученная любезная улыбка.

— Жофия Тюю, реставратор.

— Очень рада. Как же, наслышаны о вашем искусстве!

Жофия оторопела.

— О моем искусстве?.. В этом селе?.. Да ведь меня и среди коллег…

Но вдруг Пирока буквально набросилась на нее:

— А вот скажите, почем нынче редиска в Будапеште?

— Редиска? — удивилась Жофия. («Ну и домоправительница! То — обо мне наслышана, то — редиска… Вот коньяк сколько стоит, я, пожалуй, еще сказала бы…») — Понятия не имею, Пирока.

Пирока выхватила из кошелки самую никудышную редиску и торжествующе помахала ею перед носом священника и его гостьи.

— А знаете, во что нам обходится вот такая одна-единственная редисина? В двадцать форинтов! Потому что тут и те двести корней клубневой бегонии, что господин декан выписал из Пешта, из сельхозкооператива «Розмарин», да с садовником вместе, который сажал ее. Вот так-то, кушайте на здоровье!

Декан виновато улыбнулся.

— У батюшки моего, знаете, присказка такая была: накажи тя господь дурными соседями да двором, бурьяном заросшим… Разве ж лучше, если б тут сорняки все заполонили?