Цена Шагала - [63]

— Сахар?

— Не откажусь.

После того, как с церемониями было покончена, Горлова перешла к делу.

— Ну-с, вот эта вещь, — произнесла она, извлекая из темного целлофанового пакета полотно Экстер, виденное Трегубцом уже дважды, только на фотографиях.

— Не маленькая!

— Я же вам говорила: пятьдесят на семьдесят.

— А можно ли посмотреть экспертизу? — спросил Василий Семенович.

— Нет ничего проще. Прошу.

И Светлана Алексеевна вложила в протянутую руку следователя небольшой квиток с грифом «Государственная Третьяковская галерея» и печатью «оплачено» поверх лиловых каракулей.

— Это все? — удивился Трегубец.

— А вы хотели развернутую экспертизу? Понимаете, в Третьяковке не принято частным лицам давать развернутые аннотации, это делается только по заказу организаций. Но, поскольку владелец уже предоставил нам такую экспертизу, то мы подумали, что абсолютно бессмысленно дублировать уже проделанную работу. Хотя, конечно, если вы настаиваете, мы можем сделать такой запрос…

— Нет-нет. Ведь этот квиток является гарантией подлинности?

— Несомненно, — ответила Горлова.

— Что ж, это замечательно. А вот скажите, Светлана Алексеевна, часто попадаются работы Экстер, по вашей практике?

— Нет, конечно, это чрезвычайная редкость, Аркадий Иванович.

— Да, я вот подумал: наверное, это большая удача.

— Несомненно. Я вас поздравляю, это прекрасное приобретение.

— А вообще как сейчас рынок? Мне кажется, он немножко угасает, — продолжал тянуть время Трегубец.

Он украдкой взглянул на часы и с удовольствием отметил, что уже десять минут находится в кабинете директора. Значит, Ян уже здесь. К сожалению, из-за плотно прикрытой двери Василий-Семенович не мог слышать звонок. Но чутье его не подвело: Ян уже действительно был в галерее и сейчас, медленно двигаясь вдоль стены с картинами, приближался к заветной дверце.

Как только Старыгин вошел, Магомед по привычке вскинул глаза и так же через две-три секунды опустил их. Ничего примечательного в хлыще, как он про себя окрестил посетителя, одетом в серый твидовый пиджак и узкие черные брюки, он не заметил, разве что ярко-красный галстук в синий горох, примерно такой, какой Магомеду всегда хотелось иметь. «А с другой стороны, он небось стоит баксов пятьдесят-шестьдесят, — думал Магомед. — Лучше сестре послать, им там жрать вообще не на что».

Старыгин дошел до своей цели и, как бы невзначай, тронул ручку двери, ведущей в кабинет директора. Дверь была заперта. Магомед, уже почти совсем успокоившийся, услышал легкий шорох и вскинул глаза: хлыщ почему-то терся у запрещенной двери.

— Эй, — сказал Магомед, медленно поднимаясь со стула.

Молодой человек не обратил никакого внимания на его окрик и, пройдя пару метров вперед, остановился у картины, висевшей в углу.

— Эй, брат, — сказал Магомед, приближаясь.

— Вы ко мне? — обернулся Ян.

— Туда нельзя, — произнес Магомед, указывая на белую крашеную дверь.

— А что там?

— Дирекция.

Надя, сидевшая до того у столика и скучавшая в ожидании интересных посетителей, ощутила в воздухе некую тревогу. Сперва она думала вмешаться в разговор мужчин, потом, повинуясь какому-то особому женскому чутью, решила не встревать и осталась сидеть у входа.

— А я как раз хотел поговорить с директором, — начал фатовато одетый молодой человек.

— Занят.

— Кто занят, директор?

— Говорю, занят, — ответил Магомед.

За дверью в этот момент происходили следующие события. Василий Семенович достал из портфеля шесть пачек, символизирующих вожделенные тридцать тысяч и по одной начал передавать их Светлане Алексеевне. Сперва в ход пошли те, что были настоящие. Горлова аккуратно сняла резинку с первой пачки и быстро и умело начала пересчитывать пятидесятидолларовые банкноты. Василий Семенович, в свою очередь, взял экспертизу и спрятал ее во внутренний карман пиджака. Потом он не спеша поднялся и принялся упаковывать картину.

— Все в порядке, — сказала Горлова, лучезарно улыбаясь, переходя ко второй пачке.

— Считайте, считайте, — произнес Василий Семенович.

К концу подсчета второй пачки картина была уже упакована, и Василий Семенович, улыбаясь, подошел как можно ближе к Светлане Алексеевне.

— Ну, вот, девочка, — сказал он, вдруг переходя на неожиданно амикошонский тон.

— Что такое? — спросила Горлова.

— Неприятности, — сказал Василий Семенович.

— Я вас не понимаю!

— Прекрасно понимаете. Дело в том, дорогая Светлана Алексеевна, что я очень важный покупатель, точнее, покупатель, занимающийся особо важными делами. Вот, изволите ли видеть, — и он достал из кармана небольшую книжечку-удостоверение.

Изучив удостоверение Трегубца, Светлана Алексеевна изменилась в лице:

— Чем обязана?

— Понимаете, Светлана Алексеевна, драгоценная картина, только что перекочевавшая из ваших рук в мои — краденая. Более того, мокрая картинка: владельца-то ее убили.

— Я ничего не знаю, — взвизгнула девушка.

— Ну, это легко установить. В одном я, пожалуй, абсолютно уверен: о том, что она краденая, очень хорошо знает ваш друг.

— Какой друг?

— Аслан Цуладзе. Ведь это он направил к вам эту картинку, не так ли?

У Горловой внутри все похолодело.

— Он, — произнесла она почти шепотом.

— Похвальная откровенность, — сказал Трегубец. — Надеюсь, вы понимаете, что вляпались основательно: продажа краденого, соучастие в ограблении, убийство, то есть полный набор. Букетик потянет лет так на семь, не меньше.