Цена - [7]

До начала войны Бартницкому сопутствовал успех, а после начала, то есть, во время оккупации, успех был просто колоссальным, поскольку большинству земляков пришлось продавать накапливаемое золотишко ради куска хлеба. Даже факт, что с 1941 года рынок заливала Ниагара еврейского золота, не вызвала простоя в деле. Что можно было заметить по одежде пана Романа, входящего в дом Тарловских. Его корпулентное тело обтягивал костюм из английского габардина класса "люкс" в тонкую полоску, галстук удерживала на сорочке заколка из платины с бриллиантами, а пряжечки туфель из змеиной кожи были из чистого золота, точно так же, как две печатки, а еще цепочка и корпус часов марки "Патек" самых дорогих из дорогих.

Перед прибытием ювелира стол был убран и обрел новое сценическое оформление. Теперь, кроме пепельницы и канделябров, на нем стоял большой кипарисовый ларец с бронзовыми оковками. Бартницкий, только лишь переступил порог салона, первый быстрый взгляд бросил на этот ларец, а уже только второй - на лицо графа. Было это лицо траурное, но ювелир сделал вид, что этого не замечает, и свободно рассмеялся:

- Приветствую вас, господин граф, ваш покорный слуга! Отчего такая честь?...

- Приветствую вас, пан Бартницкий. Присаживайтесь, пожалуйста.

Бартницкий уселся, водя взглядом по стенам комнаты.

- Господин Бартницкий… мне нужно продать немного… а точнее, много… фамильных драгоценностей…

- Понимаю, господин граф… Ну что же, времена тяжкие…

- Времена кошмарные, господин Бартницкий. Истинный Апокалипсис!... Сегодня у меня был тут Мюллер, который арестовал моего сына, о чем вам, наверняка, известно…

- Известно, господин граф. От всего сердца сочувствую!

- Мюллер арестовал десять человек. Десять - это у нас, в Руднике, потому что, вообще-то, немцы арестовали несколько десятков человек…

- Да, сорок, господин граф. Ровно сорок. По десятку за каждого прибитого той ночью немца.

- Именно. Всех арестованных из Рудника я не знаю. Если хорошо помню, Мюллер упомянул директора банка, директора лесопилки, лесничего…

- Еще арестовали бургомистра Венцля, главврача Стасинку, директора школы, пана Мышлинского, ветеринара Тардоня, директора музея доктора Кужмича и судью Ивицкого.

- Моего сына он арестовал вместо меня. Говорит, что ему не хотелось арестовывать калеку на инвалидной коляске.

Бартницкий с сомнением покачал головой.

- Скорее уже, он не желал арестовывать источник предполагаемой выгоды. Лесничего Островского вытащили из кровати, несмотря на тяжелую болезнь.

- Вы знаете, что утром заложников будут расстреливать?

- Каждый об этом знает, пан граф. По всему Руднику наляпали афиш, угрожая расстрелять арестованных, если лесные не объявятся. А понятно, что не объявятся.

- Понятно, пан Бартницкий. Для меня же важен сын… Я договорился с Мюллером, что выкуплю четырех арестованных…

- Кого из них, пан граф?

- Мюллеру все равно. Но он требует, чтобы было четверо, поскольку желает заработать побольше. По двадцать тысяч долларов за арестованного.

- Сколько?!!

- Двадцать тысяч долларов. Сотнями или по пятьдесят - меньших номиналов он не возьмет.

- Но ведь это же восемьдесят тысяч долларов, пан граф!

- Что поделать… У меня есть немного марок, но я предпочитаю держать их на текущие расходы, так что приходится продавать золото на восемьдесят тысяч долларов. У вас есть столько, пан Бартницкий?

- Нет, но в течение пары часов такую сумму я организовать могу.

- Тогда выберите среди этих вещей их эквивалент, - сказал граф, жестом головы указывая на кипарисовый ларец.

Бартницкий оттер вспотевшие ладони о брючины, придвинул ларец к себе, открыл крышку и начал вынимать драгоценности. Он выкладывал на столешницу перстни, колье, броши, цепочки, диадемы, браслеты, жемчужные ожерелья и бусы, драгоценные камни, оправленные в благородном металле или слоновой кости, а так же монеты с профилями монархов. В глазницу он вставил ювелирную лупу и, временами, с ее помощью исследовал какую-нибудь вещицу по внимательнее. Его толстые пальцы вдруг нащупали странную форму, и он вынул позолоченный цилиндрик - очень легкий и пахнущий, скорее, парфюмерией, чем украшениями.

- Что это, пан граф?

- Ах, это губная помада…

Бартницкий открыл трубку, извлекая на свет алую губную помаду.

- …это губная помада покойницы, моей жены. Даже и не знаю, откуда она тут взялась…

- Женщины, когда они украшаются, обычно рассеяны, - буркнул ювелир, отдавая помаду хозяину дома.

Тарловский сложил обе части цилиндрика и направился на своей коляске к стене. Остановился он возле зеркала, вырастающего из узкого столика. На столешнице стояла фотография покойной. Граф глянул ей в глаза и стиснул помаду пальцами, думая: "Все это я делаю ради тебя… то есть, для него, но прежде всего - ради тебя!". Цилиндрик с помадой он положил рядом с фотографией и отъехал к столу. Бартницкий к этому времени закончил рассматривать ценности:

- Этого хватило на полтора десятка заложников, пан граф. А если бы считать по обычным ценам, которые применяются здесь, в Генерал-Губернаторстве вот уже пару лет - то и на несколько десятков, возможно, и на сотню…

- Мюллер отдаст только четверых, пан Бартницкий. Целых четверых.