Цена головы (Сборник) - [42]

Леруа недавно окончил полицейскую школу и теперь вел свое первое дело. Он смотрел на Мегрэ грустными глазами, пытаясь незаметно привлечь его внимание. Наконец он не выдержал и, покраснев, тихо сказал:

– Простите меня, комиссар… Но отпечатки пальцев…

Он, очевидно, подумал, что его начальник принадлежит к старой школе и недооценивает научные методы расследования, потому что Мегрэ глубоко задумался и небрежно бросил:

– Сделайте одолжение!.

Инспектор Леруа тотчас же исчез. Как сокровище, отнес он бутылку и стаканы к себе в комнату и провел вечер за изготовлением образцовой упаковки по схеме, которая всегда была при нем, и которая гарантировала полную сохранность отпечатков при перевозке предмета.

А Мегрэ тем временем сидел в углу кафе. Хозяин гостиницы, в белой блузе и поварском колпаке, оглядывал зал с видом земледельца, подсчитывающего убытки после циклона.

Когда аптекарь умолк, остальные зашептались. Жан

Сервьер поднялся первым и нахлобучил шляпу.

– Все это хорошо, но я человек женатый, и мадам Сервьер ждет меня… До скорого, комиссар!.

Ле-Поммерэ прервал свою прогулку по залу.

– Подождите меня, я тоже иду обедать… Ты остаешься, Мишу?

Доктор только пожал плечами. Аптекарю очень льстило играть первую скрипку. Мегрэ услышал, как он говорил хозяину:

– …разумеется, необходимо взять анализ содержимого всех бутылок!. И раз здесь есть представитель полиции, он может мне это предписать!.

На стойке и на шкафу стояло не меньше шестидесяти бутылок разных аперитивов и ликеров.

– Ваше мнение, комиссар?

– Пожалуй… Это не мешает…

Аптекарь был маленький, тощий и нервный человечек.

Он делал движений в два раза больше, чем это было нужно.

Принесли корзинку, чтобы сложить в нее бутылки. Аптекарь позвонил в кафе Старого города и попросил передать своему помощнику, чтобы тот явился немедленно.

С непокрытой головой, он озабоченно бегал между гостиницей и прилавком своей аптеки, перетаскивая бутылки, и еще успевал перекинуться словечком с зеваками, собравшимися на тротуаре.

– А я? – застонал хозяин. – Что будет со мной, если у меня заберут все напитки?. Обедов и так никто не заказывает… Вы будете обедать, комиссар?. Нет? А вы, доктор? Или вы пойдете домой?

– Нет. Моя мать в Париже, а служанка в отпуске…

– Значит, вы будете ночевать у нас?..

* * *

Шел дождь. Черная грязь покрыла улицы, и ветер сердито трепал занавеси на окнах. Мегрэ пообедал в столовой гостиницы. Через два столика от него с похоронным видом ел доктор.

Сквозь зеленые стекла виднелись лица любопытных, иногда они прилипали к окну. Официантка отлучилась на полчаса – наверное, тоже обедала. Затем она появилась на своем обычном месте возле кассы и оперлась на нее локтем, перебросив полотенце через руку.

– Дайте-ка мне бутылку пива! – сказал ей Мегрэ.

Пока он пил, он ощущал на себе внимательный взгляд доктора. Тот, казалось, ожидал признаков отравления.

Жан Сервьер больше не показывался, как и обещал, Ле-Поммерэ тоже. Кафе опустело, никто не рисковал заходить в него, а тем более пить. На улице клятвенно заверяли, что бутылки отравлены все до одной.

– Хватило бы, чтобы умертвить весь город!.

Со своей виллы на Белых песках позвонил мэр. Он хотел точно знать, что происходит. Последовал неопределенный ответ, и вновь воцарилось унылое молчание. Доктор Мишу сидел в углу и просматривал газеты. Официантка застыла на месте. Мегрэ невозмутимо курил. Время от времени в кафе заглядывал хозяин – хотел, видимо, удостовериться, что новой трагедии не случилось.

Городские часы исправно отзванивали положенное время, на улице затихли шепот и шаги любопытных.

Слышались лишь монотонные жалобы ветра да шум дождя, стучавшегося в окна.

– Вы ночуете здесь? – спросил у доктора Мегрэ. Его громкий голос прозвучал так неожиданно, что доктор и официантка вздрогнули.

– Иногда… Я живу с матерью в трех километрах от города, в огромной пустой вилле… Мать уехала на несколько дней в Париж, а служанка отпросилась в деревню, у нее женится брат…

Доктор встал и после небольшой паузы сказал поспешно:

– Доброй ночи!

Он поднялся по лестнице на второй этаж. Слышно было, как он вошел в комнату, расположенную как раз над комнатой Мегрэ, как упали на пол снятые башмаки. В кафе не осталось никого, кроме комиссара и официантки.

– Поди-ка сюда, – сказал Мегрэ, откидываясь на спинку стула.

Официантка подошла и остановилась перед ним. Ее поза, ее движения казались заученными.

– Присядь… Сколько тебе лет?

– Двадцать четыре…

Она была как-то преувеличенно скромна. Вечно опущенные глаза, бесшумная, скользящая походка, желание быть незаметной и привычка вздрагивать при каждом окрике – все это вполне вязалось с внешностью замарашки, запуганной и забитой. И все же в ней чувствовалась гордость, которую она всячески старалась подавить.

Малокровная и плоскогрудая, она была почти полностью лишена женской соблазнительности. И тем не менее что-то неясное, болезненное и унылое привлекало в ней.

– Что ты делала раньше, до этого кафе?

– Я сирота… Мой отец и брат погибли в море, на барке

«Три волхва»… Мать умерла давно. Я работала продавщицей в писчебумажном магазине на Почтовой площади…