Цена головы (Сборник) - [29]

Он волновался необычно, не как все люди. Это могло бы заинтересовать психолога. Лицо у него оставалось неподвижным, и только зрачки вдруг загорались словно от электрической искры. Тогда взгляд становился напряженным, и выдержать его было нелегко.

– Что теперь будет с Эртеном? – спросил он после длинной паузы.

– Ему отрубят голову, – бросил Мегрэ и засунул руки в карманы брюк.

Накал достиг максимума. Радек рассмеялся коротким скрежещущим смехом.

– Ну разумеется! На что еще годится человек, зарабатывающий шестьсот франков в месяц! Кстати, комиссар, хотите заключим пари? Я утверждаю, что на похороны

Кросби обе женщины придут в глубоком трауре и будут рыдать в объятиях друг у друга. Я говорю, разумеется, о миссис Кросби и Эдне… Скажите, комиссар, а вы уверены, что он сам покончил с собой?

Радек засмеялся. Это было неожиданно, как и все в этом человеке, неожиданно, как его приход.

– Ведь симулировать самоубийство – такая нехитрая штука. И не будь я в этот час в кабаке вместе с вашим милейшим Жанвье, я, пожалуй, попробовал бы обвинить себя в убийстве. Просто так, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. У вас есть жена, комиссар?

– Да. А что из этого?

– Ровно ничего. Просто вам повезло. У вас есть жена.

Спокойное, скромное существование. Удовлетворение от честно выполненного долга. По воскресеньям вы, вероятно, ездите на рыбную ловлю. Или предпочитаете бильярд?

Я нахожу все это замечательным! Только приниматься за это нужно как можно раньше. А еще лучше родиться от отца, который обладал твердыми правилами и тоже любил бильярд.

– Где вы встретили Жозефа Эртена? – спросил Мегрэ.

Комиссар задал этот неожиданный вопрос, поскольку ему показалось, что он сделает удачный ход. Однако еще не докончив фразы, он пожалел о ней.

– Где я встретил Жозефа Эртена? В газетах, как и все.

Но, Боже, как сложна наша жизнь! Подумать только: вот вы слушаете меня, волнуетесь, переживаете, и вам никак не удается составить себе определенное мнение, от которого зависит ваше будущее, и бильярд, и рыбная ловля. В ваши-то годы! Тридцать лет беспорочной службы поставлены на карту. И только потому, что впервые за тридцать лет у вас появилась смелая мысль… Но гением надо родиться, гением не становятся в пятьдесят лет. А вам ведь около пятидесяти, не так ли? Вам не стоило мешать Жозефу Эртену взойти на эшафот. Вы получили бы повышение по службе. Кстати, сколько зарабатывает полицейский комиссар? Две, три тысячи в месяц? Примерно половину того, что покойный Кросби проедал и пропивал в ресторанах. Пожалуй, даже меньше… И в самом деле, как будут объяснять самоубийство этого счастливчика? Несчастной любовью? Найдутся злые языки, которые непременно сопоставят самоубийство Кросби с побегом Жозефа Эртена.

И все Кросби, все Хендерсоны, двоюродные и троюродные, сколько их есть в Америке, все они засыплют вас телеграммами, требуя пресечения огласки. На вашем месте…

Радек поднялся и потушил окурок о подошву.

– На вашем месте, комиссар, я предпринял бы маневр.

Это совсем несложно… Надо арестовать какого-нибудь типа, из-за которого не возникнет никаких дипломатических осложнений. Какого-нибудь Радека, у которого мать была всего лишь служанкой в маленьком чехословацком городке. Да разве ваши парижане знают, где, собственно, находится Чехословакия?

Голос Радека дрожал, в речи его впервые начал ощущаться легкий иностранный акцент.

– И все же это дело окончится так же, как дело Тэйлора.

Будь у меня побольше свободного времени… В деле Тэйлора не фигурировали ни отпечатки пальцев, ни другие улики. А здесь они есть! Эртен оставил отпечатки пальцев повсюду, да еще показался в Сен-Клу. Кросби до зарезу нужны были деньги накануне убийства. Следствие возобновляется – и Кросби кончает с собой. А при чем здесь я? Я

никогда слова не сказал с Кросби. Он даже не слышал моего имени, не видел меня. Можете спросить у Жозефа

Эртена, знает ли он Радека! Можете спросить в Сен-Клу,

видели ли меня когда-нибудь там. И все же я сижу у вас, в уголовной полиции. Внизу меня ожидает инспектор, который пойдет следом за мной, куда бы я ни направился.

Кстати, комиссар, это опять будет Жанвье? Я был бы очень рад. Он молод и страшно мил. Правда, пьет он не слишком здорово. Три коктейля – и он погружается в сладостную нирвану… Скажите, комиссар, к кому мне следует обратиться? Я хотел бы пожертвовать несколько тысяч на приют для престарелых полицейских…

Небрежным жестом Радек вытащил толстую пачку денег из кармана пиджака, спрятал ее обратно, вынул еще более толстую из другого, затем начал вытаскивать деньги из жилетного кармана. Мегрэ сразу увидел, что денег не меньше ста тысяч франков.

– Значит, больше вы мне ничего не скажете?

Это произнес Радек, и в голосе его звучала досада, которую ему не удалось скрыть.

– Да, больше мне нечего вам сказать.

– Тогда, комиссар, позвольте, я скажу кое-что вам.

Мегрэ молчал.

– Так вот, комиссар. Никогда вам не разобраться в этом деле.

Радек взял со стола свою черную фетровую шляпу и какой-то скованной походкой направился к двери. Он был явно не в духе. Комиссар посмотрел ему вслед и проворчал сквозь зубы: