Цена добра - [37]

– Тебя, мама, люди считают чокнутой! – Расул вытер свои слезы.

При этих словах Сакинат словно очнулась от долгого и тяжелого сна, сердце ее стало учащенно биться. «Я измучила их, – думала она. – Какими они взрослыми стали в своих суждениях! Они винят меня и правильно делают». Она выпрямилась, встала.

– Ничего мне теперь не страшно, ведь у меня выросли два упругих крыла – мои сыновья. Завтра же пойду с вами к врачу, покажем этим сплетникам, кто чокнутый! Все, мои кровинки, былое позади – будем вместе трудиться и радоваться жизни.

Она обняла сыновей, целовала то Рашида, то Расула.

– Ты, мама, ни о чем не думай, что надо – говори нам, мы все сделаем! – заявил Рашид.

Дети ушли в школу, Сакинат сняла с себя все черное, вытащила из шифоньера серое платье с белыми крапинками. «Это платье я надену сегодня, Курбану очень нравилось, когда я в нем ходила. Достала и цветастое гурмендо, которое мать Курбана принесла ей в чемодане невесты. Искупалась, оделась и посмотрела в зеркало. «Надо жить!» – сказала она своему отражению в зеркале.

– Правильно, надо жить! – повторил голос соседки Булбул. – Если бы ты умерла раньше, Курбан и трех месяцев не сидел бы вдовцом. Хотя ты делала вид, что не замечаешь ничего, но прекрасно ты знала, что у Курбана шуры-муры с Зулейхой.

– Булбул, мой муж работал бригадиром и не разговаривать с колхозницами он не мог. Ты подумай, Булбул, зачем ты молишься? В этом колхозе не осталось ни одной безмужней женщины, которую бы ты не оклеветала! Мой муж был чище утренней зари! – и Сакинат расхохоталась. – Гулял он или не гулял, беременный домой не приходил, наоборот, я беременела от него, он оставил мне двух сыновей. Я не одинока и не намерена слушать никакие сплетни – ни твои, ни кого-либо другого… Вот и мои мужчины возвращаются из школы! – Сакинат встала и вышла из комнаты, чтобы Булбул ушла.

Стоя на веранде, она вдохнула полной грудью свежий горный воздух.

– О Аллах, какая красота! Рашид, Расул, быстро идите обедать, сегодня пойдем на кладбище, навестим папу.

Она уже не обращала внимания на Булбул, и та стремительно спустилась с лестницы и ушла.

– Мама! – крикнул Рашид. – Я вижу, что ты уже здорова, и к врачам не нужно нам идти!

Сыновья обняли мать, у Расула даже слезы потекли по щекам.

– Я измучила вас, мои родные! Теперь у меня есть два упругих крыла! – Сакинат заплакала: – Аллах, береги нас от завистливых глаз, мы жили хорошо, счастливо, многие нам завидовали, и не стало Курбана. Алхамдулилла Аллах, береги моих сыновей, я буду жить теперь ради них.

Цена добра

Ссор никогда не любила,

Уступчивой быть старалась,

Но к злу и несправедливости

Непримиримой была.

Но больше всего на свете

Сама я себя любила,

Тем чаще сама страдала.

Клянусь вам,

Что ни одно

Из добрых моих деяний

Безнаказанным не осталось!

Фазу Алиева

«Люди обычно мучают своих ближних под предлогом, что желают им добра».

Л. Вовенарг

Что поделаешь, я такая родилась! Наверное, в человеческом характере есть что-то такое, что нельзя изменить, как скелет. Во мне море доброты. Когда я была еще маленькой, жалела стариков, носила им с родника воду. Если я видела, что они с трудом поднимаются по кривым каменистым улочкам аула, я их брала под руку, доводила до дома и искренне радовалась, когда они говорили «баркала» – спасибо.

А в своем доме, можно сказать, я очень скоро стала жертвой: с утра до вечера только и слышалось: «Иди, Фазу», «Беги, Фазу», «Принеси, Фазу». Я послушно делала все, что мне говорили. Но если дома разбивалась тарелка или чашка, приговор был однозначный: «Это Фазу, она спешит быстро все сделать, чтобы свои книжки читать». И все мамино недовольство, иногда даже кулаки доставались мне. Во всех случаях я становилась козлом отпущения, но я молчала, моих слов никто не слышал, потому что мне было жалко маму. Ругая меня, она сама начинала плакать. Две мои сестры, несмотря на то, что обе моложе меня, могли себе позволить устраивать мне скандалы даже тогда, когда я была уже замужем и имела детей. Они считали свои долгом ругать меня по любому поводу. Я все это терпела, иногда отвечала гордой улыбкой.

Недавно в своих бумагах я нашла письмо близкой родственницы, полученное во время учебы в Литературном институте. Получив это письмо, как я радовалась тогда и как плакала, когда читала его. Меня в Дагестане не было уже шесть месяцев, и я понятия не имела, кто женится, кто разводится. А в этом письме меня обвиняли, что сватовство одной нашей знакомой расстроилось, потому что якобы Фазу отговорила жениха и его мать взять ту девушку в их дом. Сначала я хотела написать ей ответ, выплеснуть в строках всю обиду, потом подумала: «Зачем мне тратить на это время, лучше я прочту сонеты Шекспира в переводе Маршака». Так и сделала. На всю жизнь помню прочитанные тогда его изречения: «Наша личность – это сад, а наша воля – его садовник», «Ограничен выбор среди гнилых яблок», «Глупец думает, что он действительно умен, а мудрый знает, что он глуп», «Гнусному и доброта, и мудрость кажутся гнусными», «Грязи – только грязь по вкусу», «Горе налегает сильнее, если заметит, что ему поддаются», «Какая странная судьба: мы всего более грешим именно тогда, когда слишком благодетельствуем другим». Больше всего мне понравился афоризм: «Наша личность – это сад, а наша воля – его садовник».