Целая вечность и на минуту больше-2 - [28]

А завтра исполнится тридцать три. Неужели мне и правда придется всю жизнь пройти на цыпочках, чтобы никто не заметил? Я вспомнил свою молодость: мечты, надежды, чаянья. Все это было так давно, что казалось чем–то нереальным и очень далеким. Теперь я мечтаю о том, что сумею спрятаться в отчетах, в работе от жизни. С этими мыслями я и лег в постель, стараясь даже случайно не коснуться, не задеть тела Асли.

Черт, как же я не люблю день своего рождения! Но делать нечего, надо открывать глаза, иначе Мия силой своего голоса заставит всех наших соседей проникнуться идеей того, что у меня Happy Birthday. Я согласен только в той части, где «birthday», насчет того, что оно «happy» — тут я бы поспорил. Как всегда, я оставил свои мысли при себе и, позволив ей оттаскать себя за уши, поцеловал ее, а взамен получил открытку и уверения в том, что я самый счастливый человек на свете — у меня есть такая дочка, как она. Здесь я мог с ней согласиться. Пожалуй, жить стоило хотя бы ради того, чтобы видеть, как она улыбается.

Придя на работу, я задумался: какой же подарок от моего очередного любимого коллектива ждет меня на этот раз. В позапрошлом году, когда я был в Бельгии, это был лук с меня ростом и весом. К нему еще и стрелы соответствующие прилагались. Он пришелся по душе Асли, у которой была страсть ко всему монументальному, а я был обречен транспортировать его на родину, объясняя в аэропорту, что имею право пронести его на борт воздушного судна, поскольку этот лук — часть моего национального костюма. В принципе, на этот день рождения подарок должен быть еще более грандиозным — это же мой первый год здесь, в Швейцарии.

Я зашел в приемную посольства, и на мою грешную голову пало многоголосое «Happy Birthday». Хорошо хоть, в отличии от Мии, ни один из орущих песню не потянулся к моим ушам. И тут я бросил быстрый взгляд украдкой на подарок.

Ожидания, или скорее предчувствия, меня обманули: эта картина была не просто большой. По–моему, она была очень–очень–очень большой. Грандиозной. После панорамы Бородинской битвы это было самое массивное произведение искусства, которое я когда–либо видел. Где они нашли такую дуру? Если ее увидит Асли, то я буду обречен перевозить ее из города в город, из страны в страну. Она станет вечной спутницей моей семьи. Я задумчиво в третий раз обошел пейзаж с пьезантом и пьезанткой, сидящими в обнимку. Что же делать? На этот вопрос только один ответ: убить Тарану. Наверняка подарок выбирала она, чувствую ее почерк.

Тут в комнату зашел Аскер, который тоже пришел поздравить меня, и зачарованно уставился на картинищу, которая занимала большую часть моего кабинета:

— Господин посол, а как вы ее домой повезете? — и торопливо стал открещиваться. — Я ее один вниз спустить не сумею. Да и в машину она не поместится.

— Ты знаешь, мы ее и вдвоем вниз спустить не сумеем. Как ты думаешь, куда мне ее пристроить в посольстве, чтобы и своих не обидеть, и домой не везти?

— А помните, у нас на этаже крыша протекала и там до сих пор пятно? Может, мы ее на эту стену и повесим? И пятно прикроем, и тащить никуда не надо.

— Орел, хвалю! Чтоб завтра картина висела на этом чертовом пятне. И гвоздь побольше найди и вбей покрепче, — я, дав последние наставления, посчитал долг выполненным.

Услышав обращение, Аскер вытянулся в струнку. Учитывая, что росточком он был с Наполеона, его замашки вояки вызывали у меня только улыбку.

Раздался звонок, я посмотрел на номер и нахмурился: звонил мой любимый сотрудник МИДа Бельгии Феликс. У нас состоялся очень странный диалог, суть которого сводилась к тому, что даже когда Швейцария готова тратить свои деньги на то, чтобы депортировать наших граждан, даже в этом случае мы не можем собраться с силами и прислать ноту, в которых говорится, что мы не возражаем принять этих граждан. А если все–таки возражаем, то и об этом можно написать в ноте. Собственно говоря, Феликсу все равно, что мы будем писать в документах, но ему очень хочется получить хоть что–то, чем он сможет закрыть свой запрос, который присылал нам полгода назад. Хоть какую–нибудь бумажечку — это он произнес умоляющим тоном.

Я вызвал к себе Мехти:

— Мехти, если мне не изменяет память, ты должен был отправить эти документы еще месяц назад. Отправил?

— Арслан, вы знаете, тут небольшая проблема…

— И в чем она заключается? — я насторожился. Мне совсем не нравилось выражение лица Мехти.

— Тарана в этот день должна была ехать в МИД, и я отдал ей бумаги, чтобы она их отвезла с собой, а она про них забыла да так и возила в бардачке. Но вы не переживайте, она вчера вспомнила, когда бардачок открыла и я сам отвез, — Мехти закончил свой монолог и стоял, понурив голову.

Мой крик услышали шахтеры «во глубине сибирских руд». В своих гробницах проснулись все Рамзесы, Тутанхомоны и Эхнатоны:

— Мехти, именно это ты должен был сделать с самого начала.

— Арслан, конечно, я… То есть мне жаль, но я обязательно… В общем, я больше не буду.

Я посмотрел на Мехти и понял, что после такого покаяния должен послать его молиться, воплотив девиз католиков «молись и кайся» в жизнь. Я кивнул головой, и Мехти растворился за порогом. Через минуту раздался вопль Тараны: «А меня зачем спалил? Не мог сказать, что сам забыл отвезти?» Есть бог на свете, я буду отмщен. Робкие возражения Мехти потонули в бурном потоке праведного возмущения его милой и застенчивой супруги.