Целая вечность и на минуту больше-2 - [26]

К Марьям я приехал уже тепленьким, и она только ахнула, понимая, что я пьян глубоко и бесповоротно. Она заварила такой крепкий чай, именуемый в интеллигентных кругах чаем по–туркменски, что скорее это был чифирь. Влив мне его в глотку и ликвидировав у меня сигареты и ключи от машины, она накрыла меня пледом и уселась на полу с ноутбуком. Через пару часов я пришел в себя и первое, что услышал:

— Так напиваются либо с радости, либо с горя, — она вздохнула. — У тебя скорее второй вариант?

— А чему мне радоваться? — я уставился в потолок и понял, что пора вешаться.

— Рассказать не хочешь, что случилось? — она погладила меня по голове и взяла мою руку в свои лапки.

— Не могу, — интересно, как о таком расскажешь–то? Только не хватало того, чтобы Ежик меня жалела.

— Но ты не болеешь? С Мией все в порядке? — Марьям с тревогой вгляделась в мое лицо.

— Да, все в порядке. Не переживай, все будет хорошо, — я притянул ее к себе и повторил свою любимую мантру. — Все будет очень хорошо.

Я вернулся домой в начале второго, лег на диване и вырубился напрочь. А утром убрался на работу еще до того, как Асли встала. Утро началось с того, что ко мне ввалился наш бравый вояка по совместительству секьюрити, как он себя называет. Ну не нравится ему слово «охранник», а уж тем более «вахтер». За последний вариант названия его должности даже я могу в морду получить. Если Аскер дотянется до моей рожи с его–то росточком.

— Господин посол, тут такое дело… Вам все еще нужен шофер?

Я встрепенулся: неужели хоть что–то хорошее в моей жизни происходит? Еще три минуты у меня ушло на то, чтобы выслушать от Аскера, какой Рамин хороший и на него очень похожий. Мы договорились, что уже сегодня вечером Рамин подойдет ко мне и у меня будет с ним интервью. Интервью будет состоять из одного вопроса: водить умеешь?

Рамин водить умел и даже имел водительские права. Чего он не имел, так это вида на жительство в Швейцарии. Так… Если я его возьму на работу, то нарушу швейцарское миграционное законодательство. А если я его не возьму на работу, то свихнусь. Выбор не богат…

Я набрал внутренний Аскера и вызвал его к себе: вот кто виноват в том, что я стою перед искушением.

— Аскер, ты откуда знаешь Рамина? — я поморщился от звука собственного голоса: голова все еще болела.

— Мы воевали вместе, — Аскер встал по стойке «смирно». — Классный парень. Да вы не пожалеете, если возьмете его к нам в посольство. И потом, у него совсем положение аховое: жена болеет, дети маленькие, денег дома нет. Я знаю, вы скажете, что это не ваши проблемы…

— У него документы не в порядке, ты же знал об этом? — я перебил его и скорее утверждал, чем задавал вопрос.

— А если бы у него документы были в порядке, он бы нашел себе нормальную работу, — Аскер посмотрел на меня как на чокнутого.

Фраза Аскера довершила свое дело: меня искушали, и я поддался искусу. Мои колебания исчезли окончательно и бесповоротно. Ладно, должен же я хоть что–то хорошее сделать в своей жизни.

— Скажи Рамину, чтобы выходил на работу уже завтра. Вид на жительство мы ему поможем оформить, — я вздохнул: вот, еще одну ношу взвалил на себя.

Я посмотрел на часы: первая половина дня так незаметно пролетела, и меня уже ждут в Министерстве обороны Швейцарии. Будем обсуждать результаты военных учений и обмен ребятами в рамках этой пресловутой программы, по которой наши ребята пару недель живут в их раю, а их солдафоны — в нашем аду. А нечего… Тупые швейцарцы не ценят того, что мы для них делаем. Их солдаты, вернувшись от нас, еще больше свою родину любить начинают. Швейцарцам наша армия буквально в течение первых дней патриотизм прививает. Как они рвутся обратно в Швейцарию!

Но кому я все это говорю, опять мне в их министерстве выговаривать будут по поводу педикулеза и того, что мы их солдат голодом морим. Пусть со своим сухпайком приезжают! Наши приезжают со своей пахлавой, которой хватает на пару месяцев. Наш солдат никогда не знает, куда попадет, и всегда ко всему готов.

Я приехал в их министерство, Пьер Грааб, начальник отдела, с которым я имею счастье сотрудничать, увидев меня, привстал и поменялся в лице, а ведь мой визит для него не неожиданность. Так что же произошло, что он, увидев меня, сразу скуксился? Он с какой–то очень большой неохотой махнул рукой, приглашая меня зайти:

— Господин посол, я понимаю, что вы не в ответе за ту программу, которую ваше министерство обороны подготовило для наших солдат, но то, что произошло на этот раз… Я просто не могу осмыслить произошедшего…

«Лишь бы не летальный исход» — мелькнуло у меня в голове, я заставил себя улыбнуться и спросил:

— Что произошло, месье Грааб?

Он взял в руки бумажку, которая лежала у него перед носом и траурным голосом сказал:

— Я вам зачитаю отчет одного из тех солдат, которых мы послали к вам. Зачитываю: «Нас в количестве десяти человек привезли на военные маневры на остров посреди открытого моря. Мы были лишены средств связи: на этом острове не действовали мобильные операторы, а также Интернет–провайдеры, поэтому наши мобильные телефоны и портативные компьютеры превратились в бесполезные предметы. На ученьях не было душа, те предметы личной гигиены, которые были при нас, исчезли в первый же вечер, как и вся наличная мелочь, когда мы ненадолго покинули свои палатки. Банкоматов на этом острове не было также. Пища, которая нам подавалась, была высокой калорийности, и я подозреваю, что она была экологически нечистой. При 50С выше нуля мы учились складывать парашюты по двенадцать часов в сутки, последние два дня нас учили прыгать с парашютом в море. На вопрос нашего куратора мне, как старшему по званию, изучили ли мы что–то новое, что сможем применить у себя дома, я ответил, что в Швейцарии военно–морской пехоты не существует, как и выхода к морю. Я считаю, что все солдаты вверенной мне группы искупили свою вину и могут с завтрашнего дня возвращаться на место постоянной дислокации», — он закончил читать и уставился на меня.