Царство небесное - [10]

— Сражался он хорошо, — задумчиво припоминает брат Одон, — хоть и хуже, чем вы, мой сеньор. И еще, думается мне, он был легковерен, а этого быть не должно.

— Легковерен? Мой отец?

— Помните, как сарацины присылали к нему посольство?

Болдуин не может этого «помнить» — в полной мере; но и об этом ему рассказывали. Далеко в горах — никто не знает, где, — обитает Старец, глава страшного ордена убийц-ассасинов. Сами сарацины боятся их, а ассасины не боятся ничего, потому что Старец показал им райское блаженство, и цель всей их жизни — вернуться в те сады, что приготовлены для всякого принадлежащего к их братству.

Короля Амори восхищали и устрашали эти люди, а в один прекрасный день до него донесли слух о том, что в своей вере они далеко отступили от ислама и намерены принять христианство.

«Т-ты уверен?» — переспрашивал посланника король, а когда тот кивал, и раз, и другой, Амори поднимал к заплывшим, мутным небесам глаза и безмолвно двигал толстыми губами: молился. Вот это была бы радость!

— Почему же мой отец поверил ассасинам?

Брат Одон поглядывал на юного короля, чуть щурясь, с любовью.

— Ваш отец, мой сеньор, очень хотел этому верить. Я же сказал, обмануть его было просто. Он только воображал, будто хитер, потому что по-настоящему ловко управлялся с налогами, законами, судьями и обвиняемыми. Но стоило королю Амори оказаться в области, ему неизвестной, как он превращался в сущего младенца.

— Но разве не все мы таковы? — спросил Болдуин тихо.

Брат Одон покачал головой.

— Только не вы и не я, мой сеньор. Когда имеешь дело с сарацинами, нужно постоянно держать в уме одно: никакой франк никогда не будет понимать их до конца. Нам не суждено узнать их, потому что у нас разные прародители. Эти люди были рождены от Агари. Чего же от них ожидать?

Король чуть пожал плечами.

— Не знаю.

— И я не знаю! — подхватил брат Одон. — И потому всегда ожидаю дурного. Но ваш отец — другое дело. Он всегда был любопытен. В нем было что-то от ребенка. Это потому, что он был воин. Любой воин немного дитя, иначе он не сможет хорошо убивать и будет бояться смерти.

— Но разве вы — плохой воин, брат Одон? — удивился Болдуин.

Брат Одон засмеялся. Он часто смеялся, хотя три зуба спереди были у него выбиты, и улыбка получалась некрасивая.

— Оставим это, — сказал наконец великий магистр. — Слушайте! Ваш отец грезил о том, как направит к истинной вере целое племя этих ассасинов. Как народ убийц перейдет на службу ко Господу и обратит свое оружие на сарацин. В таком деянии он усматривал подвиг, достойный властителя Королевства. Вы понимаете меня? Король Амори понимал, что означает эта корона. Не только деньги, которых ему всегда не хватало и которые он присваивал, где только видел. Не только Храм и Гроб. Не только армия.

— Да, — сказал Болдуин, — я понимаю.

— Король Амори отправил в Ливанские горы людей с письмами и дарами… — Брат Одон придвинулся ближе и уставил на короля внимательные, блестящие глаза. — У меня не было времени спорить с вашим отцом, поэтому я попросту приказал одному отряду перехватить посланников в пути.

Король шевельнул рукой, прося брата Одона остановиться, и тот немедленно замолчал, повинуясь жесту.

— Говорили, будто у вас имелись совершенно другие мотивы для этого убийства, — сказал Болдуин.

Брат Одон опять улыбнулся.

— Спрашивайте, мой сеньор, я отвечу вам от сердца, как и положено между друзьями.

— Тамплиеры собирали подати на территориях исмаилитов, разве это не так? Должно быть, вам не хотелось терять эти доходы! А вы потеряли бы их, если бы ассасины приняли христианство, и исмаилиты Ливанских гор сделались бы верноподданными короля Амори.

Собеседник юного короля чуть склонил голову набок, пожевал губами, пошевелил бородой.

— Однако король, ваш отец, обещал возместить нам неизбежные убытки, которые мы понесли бы вследствие такого союза, — напомнил он.

— Разве вы не сомневались в том, что мой отец явит свою всегдашнюю скупость? — возразил Болдуин.

Брат Одон лукаво двинул бровями.

— Дело не в этом, мой государь, дело в том, что никогда нельзя разговаривать с врагом. Сарацины могут быть любезны, они могут научиться нашей обходительности и исполнять все ее внешние требования. Они отпускают пленников без выкупа, дарят своим врагам богатые подарки, если сочтут, что те явили себя превосходными противниками и тем самым возвысили честь их оружия… Но они — враги. Мы не должны им верить. Мы не должны смотреть им в глаза, разговаривать с ними, мы не должны видеть в них людей, подобных нам самим. Любопытство и легковерие едва не погубило вашего отца.

Болдуин долго молчал.

Потом поднял голову. Брат Одон глядел на короля печально и ласково, как женщина смотрит на своего ребенка.

— Вы убили всех, — сказал Болдуин.

Брат Одон даже не моргнул.

— Да, — признал он. — Король Амори снарядил почетное посольство к шейху, а несколько тамплиеров подстерегли их в пути и перебили всех.

…Нет, конечно, не всех. Остались свидетели. Остались люди, которые видели красные кресты на белых одеждах. Убийцам следовало быть более внимательными.

Первыми погибли рыцари-христиане, тщетно пытавшиеся спасти посланника-ассасина, человека, присланного от ливанского Старца; голова в тюрбане покатилась по камням, и рядом с нею остались рассыпанными посольские дары: одежда, кинжалы, красивые чаши.