«Царское дело» Н.А. Соколова и «Le prince de l'ombre». Книга 1 - [53]
Однако «наряду с полной готовностью показать мне дом и вещи, хранящиеся в банке, И.А. Сергеев заявил мне, что он […] не может сообщить мне результатов своего следствия и должен отказать мне в просьбе ознакомиться с вещественными доказательствами, приобщенными уже к делу. На этой почве я вел с ним упорную борьбу, но ничего не мог добиться; даже вещи, хранившиеся в кладовых банка, не находившиеся ни в какой связи с Екатеринбургской судьбой Царской Семьи, он отказался передать на хранение в Томский университет».
Генерал Гайда со своим штабом в одной из комнат Ипатьевского дома, в которой размещалась спальня Их Величеств и Наследника Цесаревича. Ноябрь 1918 г.
В сохранившемся постановлении члена Екатеринбургского Окружного суда И.А. Сергеева от 6 сентября (т. е. на следующий день после отставки генерала А.Н. Гришина-Алмазова!) говорилось: «…Просьбу профессора Диль о предоставлении ему следственного материала для изучения с исторической точки зрения признать не подлежащей удовлетворению».
«Осмотр дома Ипатьева, – передавал свои впечатления от увиденного профессор, – оставил во мне очень неприятный осадок. Охрана дома была далеко не на высоте. Часовые гуляли по всем комнатам; бывали случаи проникновения посторонних лиц в сад, расположенный около дома.
При мне усилили охрану; никто однако не может поручиться, что дом со времени взятия Екатеринбурга белыми остался в документальной неприкосновенности; по меньшей мере я заметил несколько надписей на стенах в разных помещениях, очень недавнего происхождения».
За это последнее утверждение впоследствии цеплялись все отрицатели каббалистической надписи и ритуального убийства. Хотя непредвзятый читатель поймет: речь тут идет о таких надписях, содержание которых и соответствующие атрибуты не оставляли сомнения во времени их написания. И не о расстрельном подвале, у которого всегда был особый статус.
Водил И.А. Сергеев и в ту самую комнату: «…За небольшими проходом, комната средних размеров. И.А. Сергеев, ничего о результатах своего следствия не сообщавший, здесь как-то проговорился и сказал, больше про себя, чем обращаясь ко мне: “Здесь вот произошла трагедия”. [Т. е. вопреки тому, что заявлял потом американскому журналисту Берштейну, что писал в заключениях, – ЗНАЛ все-таки, но для пользы “общего дела” говорил иное! – С.Ф.]
В стенах против входной и единственной двери – целый ряд углублений, получившихся от вырезывания пуль из бревен, образующих стены; следы и гнезда глубоко вонзившихся пуль хорошо видны, несмотря на то, что их ножом выдолбили из стены. На полу – несколько прямоугольных отверстий; части пола выпилены, очевидно, чтобы приобщить пятна крови к делу. Кое-где еще можно было заметить брызги крови на полу и на стене. Следы пуль сидят в стене на различной высоте, выше и ниже уровня плеч человека среднего роста…»
«Книг было в общем немного, – вспоминал Э.В. Диль, – если не считать изрядного количества молитвенников […] Иконами был почти совершенно покрыт большой стол, метра в три длиной. Здесь были и роскошные иконы современного трафаретного письма в богатых окладах, и простенькие иконки, и доски довольно старинного облика (м.б. XVIII в.); целый ряд из них с посвятительными надписями.
Наибольший интерес, пожалуй, все же представляли дневники. Их было очень много. Прочитать целиком я успел только два из них; а остальные мог только бегло листать, а то и это не успевал делать. Все Члены Царской Семьи и все приближенные очевидно вели дневники. […]
Пользуясь темъ, что мои спутники не меньше моего заинтересовались вещами, особенно книгами (писем я почти не видел – впрочем, некоторых шкатулок не вскрывали), я тайком спрятал в карман дневник в виде скромненькой записной книжки в восьмую долю листа, в клеенчатой обложке. Вечером я скопировал его в своем номере гостиницы и на другой день, при повторном посещении кладовых, столь же незаметно водворил дневник на старое место. […] По-видимому, дневник этот писала гофлектрисса Э. Шнейдер».
Екатерина Адольфовна Шнейдер
Эту снятую им тогда копию Э.В. Диль опубликовал в том же 17-м томе «Архива Русской революции», озаглавив ее «Тобольский дневник одной из приближенных к Царской Семье».
Впрочем, касательство к расследованию профессора Томского университета, находившегося в Екатеринбурге до 13 сентября, не ограничилась только описанным им. Осматривая в феврале-марте 1919 г. в Омске вещественные доказательства, следователь Н.А. Соколов отмечал в протоколе запечатанные в конвертах документы с описью, сделанной рукой Э.В. Диля.
В свете всего сказанного ведущая роль Екатеринбургского консула Томаса Престона в удалении генерала А.Н. Гришина-Алмазова из Сибири приобретает особый смысл, заставляя заодно задуматься о самой личности британского дипломата и его полномочиях.
Однако и на юге России англичане не оставили в покое белого генерала.
В декабре 1918 г. Алексей Николаевич получил назначение на пост военного губернатора Одессы и прилегающей к ней местности. С помощью организованных им отрядов офицеров-добровольцев ему удалось не только выгнать из города войска Украинской народной республики, но и организовать надежную оборону от наступавших большевицких и украинских националистических отрядов.
