Царский суд - [29]

В душе честного Бортенева происходила борьба. Подвести владыку он не хотел, и деньги нужны были — нужны до зарезу. Почему не взять у казначея?

   — Понимаю, друг... Ты так или иначе хочешь мне всучить свои деньги?.. Ну, ин быть по-твоему... коли не велик рост.

   — Какой тут рост?.. Ты ещё сам получишь приращенье. Сколько теперь-то возьмёшь?

   — А сколько можно?

   — Сколько прикажешь!

   — И десять рубликов можно... и с походцем?

   — Да возьми хоть все восемьдесят и четыре. А я бы советовал шестьдесят оставить для переду... так двадцать в год бы наверстали — и опять бы сполна всё...

   — И ты не шутишь?

   — Чудной ты человек, Данила Микулич, от своих денег при надобности отказываешься!

   — Да видишь, я бы и занял... да у Нечая не хотелось бы... претит мне этот человек с того самого, как со Змеёвым, да с Суетой вашим, да с Козарином... не тем будь помянут покойной!.. Удаче Осорьину они зло учинили. Отец, положим, выкарабкался, а сына-то потерял... Нигде ведь ни следа, ни весточки... Пропал — что сгинул... Так с таким чёрным человеком я сходиться не хочу.

   — И не сходись с Нечаем — с женой у тебя дело; просила она... как, бишь, её (казначей поперхнулся, вспомнив наказ благодетеля Удачи и соображая: не будет ли это нарушением его воли)... Она другого поля ягода...

   — Чудное дело!.. — вскрикнул Данила. — Деньги нужны мне до зарезу... взять предлагаешь чьи-то, называя моими, вводя меня в соблазн. Я теперь так слаб, признаюсь, что, увидя деньги, два десятка рубликов беру!.. Не могу устоять... Тайна тут какая-то!.. Ничего не смыслю в ней, и в бабьих делах вообще понять я никогда ничего не мог... С матушкой посоветуюсь. Пошлю её к этой Нечаихе... Держись только, Софрон Архипыч, ты сам, коли, греховным делом, да дал ты мне чужие деньги!..

   — Ну, на этот счёт спокоен будь... От века ещё не было таких олухов между старыми казначеями, чтобы Фому приняли за Ерёму, деньги выдавая... А я, брат, двадцать лет казначеем — и, коли придёшь, в книге покажу твой счёт, от которого ты, скромности ради, отрекаешься... Напрасно только осторожность напустил излишнюю!..

   — Какая тут осторожность, коли чужое беру без зазрения совести, да и не спрашиваю, сколько росту платить!

   — Ничего... ни росту, ни... — Он не договорил, так как голоса подходивших посторонних людей заставили Данилу Микулича поскорее опустить в карман два десятка рублей, а казначея — с поклоном уйти с остальными.

Вечером Данила рассказал матери про необычно предложенные ему деньги — и умная старушка взялась сама разузнать всё, что в этом случае было особенно непонятно. По отцу своему мать Данилы Бортенева была в дальнем родстве с родительницею Февроньи Минаевны и, под благовидным предлогом приглашенья на свадьбу дочушки, дальней родственницы, — какой оказалась жена Нечая Коптева, — поехала с ней вместе в Раково.

В путешествии ничего не могло случиться; ехали с верным человеком, да и сто вёрст не такая даль. Хозяина дома не было, когда повозка ввалилась на двор усадьбы Нечая Севастьяныча. Сбегалась дворня с приездом неожиданной гостьи, назвавшей хозяйку.

   — Не дочушка ли Миная Филиппыча ваша милость?.. — обратилась приезжая к супруге Нечая Севастьяныча. — Я тётка родная сожительницы его, матушки вашей, Аграфены Лукинишны... была за Микулой Бортеневым... за Демоном тотчас наша землица. Сынок, Данилушка, в софийских дьяках у владыки; дочушку Серафимушку замуж отдаю. Прослышали мы: родня, никак... в Ракове. Дай, думаю, поеду, на свадьбу позвать, свои.

   — Бабушка! Счастье какое!.. Матушка-покойница поминала, должно быть, и про твою честь... начинаю признавать... точно так... За честь благодарствуем!.. Пожалуйте, не обессудьте. У самой четыре дочки, прошу любить да жаловать.

И начались бесконечные припоминанья родных да свойственников. Девушек отослали в повалушу, девок выпустили из-за пялец. Остались одни родственницы, новые знакомые.

   — Я до чести вашей дельце имею, — заговорила мать Данилы Микулича.

   — Охотно к вам на свадьбу буду и сыночку вашему вручу расписочку, — отвечала Февронья Минаевна.

   — Да сынок-от мой хотел бы не расписочку получить, а узнать, как это так должок-от ему отдают. А он ни сном ни духом не знает, за что про что получает.

   — Не сомневайтесь на наш счёт... Мы, бабушка, коли теперь родня будем, подавно не вороги вам, а вы нам.

   — Знаю, сердце моё, смекаю. А всё бы вам открыться не мешало... да лучше с сынком сами объяснитесь, как там и что. Я, чего доброго, и спутаюся... Так беспременно ждать будем... на веселье наше.

   — Муженёк ужо подъедет, ночуйте, бабушка, у нас и с тётушкой — коли изволите так нам приходиться...

Нечай приехал. Узнал, в чём дело: родня нашлась дальняя с дьяком софийским, с самым опасным и неподкупным изо всех дельцов новгородских. Сообразил делец, что опять Божья милость — дорога устраивается открытая и к Бортеневу, с которым случиться может столкнуться, как знать, напередки, и не один раз и не два. Пригодиться делец должен непременно, надо обойтись умненько с матерью — верное прибежище, коли беда неминучая либо что... И ну рассыпаться перед старушкой Бортеневой да величать себя её внучком по жене, хотя Февронья сама затруднилась, как раздумалась, — да бабушкой ли, полно, звать Бортениху?