Царский блицкриг. Боже, «попаданца» храни! - [35]

А сам Петр вовремя осознал всю пагубность нарождающейся бюрократии, что неизбежно при таком развитии. И то, какую гангрену нес в себе «Табель о рангах», введенный Петром Великим. Ведь получив на гражданской службе классный чин, чиновник автоматически превращался в дворянина, оставаясь, по своей сути, стряпчим и подьячим.

Хорошо, что сейчас «породного» дворянства больше, чем «табельного», а потому решение Петра прекратить даровать за службу потомственное дворянство вызвало у аристократии ликование.

Исключение оставили одно — только для кавалеров ордена Святого Георгия Победоносца или кавалеров трех солдатских знаков отличия этого ордена, становящихся автоматически офицерами.

Впрочем, полного банта еще никто из солдат не имел, да и второй степенью могли похвастаться немногие, пальцев на одной руке хватит, чтобы пересчитать таких счастливцев.

И реакция дворянского сообщества оказалась неожиданной, совсем не такой, какую можно было бы ожидать, исходя из «Манифеста о вольности дворянской».

Военная служба стала своеобразным фетишем — потомственные дворяне стали сами считать ее главным занятием своей жизни, отнюдь не тягостным, как при царе Петре Алексеевиче, и нескрываемым позором, если одна из знатных фамилий не имела кавалеров самой почетной боевой награды. Такими искренне гордились, ставили в пример детям и внукам — так же как в его той жизни хвастались богатством и драгоценностями новоявленные нувориши.

Вот только последствия были иные — здесь служили самые достойные, в охотку и с радостью, от трусов и приспособленцев избавлялись сразу. И на гражданской службе взяточники и волокитчики исчезли как класс, как говаривали когда-то товарищи большевики, или вымерли, как мохнатые мамонты, если взять утверждение зоологов…

Стокгольм

Мужчина, закутанный в черное «домино», сделал шаг назад, выпустив из своих объятий смеющуюся женщину в белом платье. Именно такое разительное несоответствие цветов и привлекло внимание Армфельта, хотя лиц он не мог узнать — они были прикрыты масками, как у всех присутствующих на этом карнавале.

«Домино» сделал еще один шаг и со смешком поклонился. И тут граф вздрогнул — этот жест показался ему не натуральным, свойственным хорошему воспитанию. Армфельт непроизвольно задумался на несколько секунд, размышляя, где он мог такое видеть.

И вздрогнул:

— Какой же я глупец…

Граф обернулся, пытаясь поймать взглядом знакомые одеяния, но не нашел их. Тогда он поднес руку к груди, сжав пальцы в кулак и оттопырив мизинец. Теперь он знал, что скоро рядом появится тот, кому и надлежит этот знак знать.

— Но какой же я глупец… — сквозь зубы снова прошептал Армфельт. Король Карл любил мистику до самозабвения, но дураком никогда не был. А потому надевать черное одеяние на бал он никогда бы не стал. Не делал подобного раньше, будучи кронпринцем — весь Стокгольм хорошо знал о привычках своего монарха.

Армфельт на этом сам попался — высматривал в зале любое одеяние, кроме «домино». А король — вот он, прямо на глазах спокойно расхаживает по веселящемуся залу, охотно целуется с дамами. И никто из гостей не узнал его до сих пор.

И только выразительный поклон перед прекрасной незнакомкой выдал монарха с головою — не очень любил кланяться женщинам бывший герцог Зюдерманландский, как все воспитанные и блестящие кавалеры, ему нужен был свой, особый поклон, несколько небрежный.

— Да где же вы ходите? — еле слышно прошептал Армфельт, сделав пару шагов чуть в сторону от черного «домино», лихорадочно обшаривал взглядом зал, отыскивая конфидиентов.

И тут он увидел одного — скользящей походкой голубой плащ приближался к нему, засунув руку под одеяние и устремив горящий взор на короля. Граф понял, что Карл опознан по поданному им знаку, и сейчас участь тирана будет предрешена, и сделал шаг назад, чтобы самому не быть обнаруженным стражею, что, несомненно, сразу ворвется в зал.

— Поцелуй меня страстно, незнакомая маска!

Чуть хрипловатый голос, с какими-то знакомыми нотками, с едва сдерживаемым возбуждением, обратился к нему со спины, и Армфельт живо повернулся. Молодая женщина, в восточном костюме переливающейся парчи, с блестящими в прорезях маски глазами, потянулась к его лицу.

Граф радостно вздохнул, но совсем по иному поводу, мужская гордость тут ни при чем — теперь никто из присутствующих не станет его подозревать в покушении на собственного короля.

Константинополь

— О, Аллах милосердный! За что ты так караешь правоверных?!

Султан Селим III, владыка Блистательной Порты, как последний беглец, в запыленном одеянии, пробирался по горящим улицам Стамбула под охраной всего лишь сотни янычар.

Кошмар обрушился настолько внезапно, что разум этого отнюдь не старого человека чуть не помутился. Он хорошо помнил то солнечное утро, когда посол северных гяуров с неподобающей улыбкой вручил ему грамоту своего императора с объявлением войны.

Это известие ошарашило не только самого султана и великого визиря, но и весь Высокий Диван. Оттоманская Порта начинала войну с Россией первой, так было всегда, уж больно нагло московиты начали притеснять верных крымских татар.