Царская Русь - [53]

Волынцы и часть подлесян все еще не являлись на сейм для принесения присяги на верность Польской короне; литовцы тоже медлили, хотя прошли уже назначенные им сроки и разные отсрочки. Польские сеймовые послы волновались, сгорая желанием воротиться домой, громко роптали на бесконечное ожидание и требовали энергических мер против медлителей в виде экзекуций, лишения должностей и старосте. Действительно, ради острастки некоторым король лишил должностей подлесских воеводу и кастеляна и должности их передал другим (Кишке и Косинскбму), которые немедля принесли присягу короне и заняли назначенные им места в польском сенате. В ожидании дальнейшего хода унии король занимался разными судебными процессами, торжественными приемами то ленного прусского герцога, то чрезвычайного турецкого посла и т. п., а сейм обсуждал разные политические и экономические вопросы. Более всего тратилось времени на прения о четвертой части столовых доходов, о том, как ее собирать и расходовать, где хранить, как поступать с теми столовыми имениями, которые находились в залоге, и т. п. Некоторые наиболее беспокойные послы, не довольствуясь изъятием из королевского пользования помянутой четвертой части, назначавшейся на войско, поднимали вопрос об отбирании у короля в пользу Речи Посполитой и остальных трех четвертей, так как он не исполнил своего обещания относительно унии и доселе не привел ее к концу.

Только в 20-х числах мая волынцы начали мало-помалу возвращаться на Люблинский сейм, извиняясь перед королем болезнями и другими причинами своего замедления. Очевидно, по мере его настойчивости и решительных мер слабела оппозиция делу унии со стороны литовско-русских вельмож: грозившая потеря должностей и староств устрашила многих. Волынцы начали приносить требуемую присягу, но не без некоторых предварительных споров и затруднений. Так, сначала они потребовали, чтобы поляки тоже со своей стороны принесли им взаимную присягу. Например, в этом смысле 24 мая говорил князь Богуш Корецкий, староста луцкий, брацлавский и винницкий. А за ним князь Константин Вишневецкий от имени волынцев говорил, что они «присоединяются к полякам как люди вольные и свободные» и просят сохранить за ними их старые вольности; просят, чтобы их княжеские роды, «которые по своему происхождению имеют особенное положение и честь», не были умалены в своей чести, и чтобы никого не принуждали к другой вере, так как они (волынцы) суть греческого вероисповедания. В заключение Вишневецкий просил, чтобы им позволено было подождать с присягой до приезда других братий. На все эти прошения отвечали сначала от сената архиепископ гнезненский, а потом сам король в самых ласковых, но общих выражениях с обещаниями держать новоприсоединяемых при свободе и всех вольностях. На просьбы о взаимной присяге поляков или об отсрочке присяги волынцев дан был решительный отказ.

Когда же волынцы все-таки медлили, польский подканцлер ксендз Красинский воскликнул: «Извольте, господа, идти к присяге!»

— Мы приехали сюда добровольно, по принуждению ничего не делаем, — заметил Вишневецкий.

Польские сенаторы стали убеждать волынцев; те продолжали отказываться. Вмешался сам король и сказал, чтобы их оставили в покое, что тут никого не неволят, но что и он с своей стороны тоже поступит по закону (т. е. отнимет должности). Тогда из среды волынцев выступили два самых знатных человека: воевода волынский князь Чарторыйский и воевода киевский князь Василий Константинович Острожский. Сей последний хотя и уехал было с сейма в числе других литовско-русских вельмож, но далеко не был усердным противником унии. Напротив, вместе с некоторыми своими товарищами он и во время отсутствия продолжал сноситься с королем и уверять его в своей преданности. Так, на одном мартовском заседании краковский кастелян Мелецкий заявил королю, что князь Острожский уехал только по нездоровью, но что он приедет, когда его величеству угодно будет известить его. Он не только приехал, но и по всем признакам значительно повлиял в смысле покорности на других волынских вельмож, в том числе на своего родственника князя Чарторыйского. Теперь, во время пререканий о присяге, Острожский сказал: «Я на слово верю моему государю во всем и нисколько не сомневаюсь, что будет исполнено все им обещанное». Затем он и Чарторыйский припомнили королю службу свою и своих предков. Чарторыйский при сем прославлял свой род, указывая на его происхождение от князей литовских. После того они принесли требуемую присягу; за ними присягнули князья Богуш Корецкий и Константин Вишневецкий и еще некоторые волынцы и подлесяне. По примеру их, через два дня, принесли присягу трокский воевода Збаравский и подканцлер литовский Волович, как крупные землевладельцы в Подлесье и на Волыни. Таким образом, недаром король щадил знатного литовского вельможу и, хотя по настоянию поляков отобрал у него некоторые подлесские имения, с остальными выждал до тех пор, пока упорство Воловича было сломлено.

Князь Острожский также присягнул пока только в качестве владетеля некоторых имений на Волыни, а не в качестве воеводы киевского. Но вслед за тем и, вероятно, не без согласия поднят был вопрос о самом киевском воеводстве.