Царевны - [2]

Захотелось Федосьюшке на лилеи поближе поглядеть. Из окошка в сад совсем мало видно. Покои ее в самый уголышек втиснуты.

Семья у Алексея Михайловича уж очень велика. При матери родной Федосьюшка возле государыни Марии Ильиничны помещалась, а при мачехе Наталье Кирилловне ее в уголышек к сестрицам да тёткам втиснули. Едва выгадали покойчики.

Тесно у царевны. Хорошо, что сама она, словно былинка, тоненькая, да боярынь, боярышен и челяди разной у нее, против других сестриц, совсем мало, а карлиц, да дурок, да шутих, которыми кишмя кишат женские покои, и совсем никого.

Не любит их Федосьюшка.

— Шуму от них много, а не веселят они меня, — так говорит.

Пошла царевна, крадучись, мимо расхрапевшейся мамы, да чеботок не вовремя каблучком, как раз под ухом Дарьи Силишны, пристукнул — она сразу и вскочила.

— Заспалась никак? Ах ты, грех какой! Да куда же ты, государыня-царевна, собралась?

— Испить бы мне чего холодненького, мамушка, — попросила Федосьюшка.

— Ох и сама я попью. Вот уж попью! Внутри все присохлоо с жары да с пыли. Обожди малость. Мигом тебе мама кваску добудет.

— Мне бы водицы малиновой…

— Уж знаю, знаю, чего тебе надобно. Квас-то я сама люблю, — на ходу откликнулась Дарья Силишна и, оправляя съехавшую во время сна кику, развалисто заторопилась к дверям.

Долго дожидалась ее Федосьюшка.

— Да разве теперь на Сытном дворе чего добьешься? — оправдывалась вернувшаяся наконец мамушка. — Все сразу поднялись, все испить просят. Челядь у ледников да погребов с ног сбилась. Кому квасу, кому меду белого, кому ягодного, кому яблочного, кому можжевелового, кому черемухового, кому воды ягодной, кому пива холодненького. Так во все концы жбаны и растаскивают. А тут еще меня в сенях государынина постельница позадержала. Такое мне слово сказала, что я сразу даже ушам не поверила.

— Что же такое сказала она тебе, мамушка? — заинтересовалась Федосьюшка и поставила на стол пустой серебряный ковш из-под малиновой воды.

— А то сказала, что государыня наутро к Троице-Сергию собралась.

— Быть не может! — всполошилась Федосьюшка. — Только сегодня из Измайлова вернулись… Да и разговора о том, чтобы на богомолье идти, не было… Послов немецких глядеть хотели.

— А ты погоди малость, и все я тебе, Федосья Алексеевна, порядком скажу.

Дарья Силишна опустилась на лавку, накрытую алым суконным полавочником, и продолжала:

— Нынче, либо на днях, сон нехороший государыне, сказывают, привиделся. Вспомнилось ей, что давно она у Троицы-Сергия не бывала. Весной из-за дороги — совсем проезда туда не было, — и на пятое июля, день обретения святительских мощей, тоже не удалось побывать царице в обители. У царевны Федорушки тогда зубки тяжело резались. И напала вдруг тревога на государыню. «Не хочу, — говорит, — осеннего большого похода дожидаться. Одна помолюсь угоднику. Он, святитель, во сне мне о себе напомнил». Отпросилась государыня у царя-батюшки. Завтра же в обитель идет.

— А мы как же? Когда же нас собирать будут? — У Федосьюшки сразу и глаза заблестели, и румянец на щеках заиграл. Любила она в обитель ездить.

— А про вас, царевен, точно и речи не было. Похоже, что на этот раз царица одна едет. Наспех едет. Собрать-то вас всех не мало времени надобно.

Так более ничего и не добилась от своей мамы царевна. Порешила в комнатный сад пройти. Там сестрицы всегда послеобеденный сон разгуливали. С ними захотелось поговорить Федосьюшке.

Одна за другой выходили из своих покоев заспанные царевны. Сверх тафтяных рубах накинули они для выхода шелковые распашницы. Все жаловались на духоту, на комаров и мух.

— После Измайловского приволья по дощатым дорожкам, песком усыпаннным, и ступать неохота, — проворчала царевна Катерина. Хмурая стала у расписанных зеленым аспидом и золотом входных дверей.

— А ты подумай, каково без сада-то жилось. Дальше сеней и ступить было некуда, — попробовала разговорить сестрицу шедшая следом за нею веселая царевна Марьюшка. — Спасибо батюшке, что подумал о нас, затворницах, да сад велел под самыми окошками развести.

— Ну и сад! Двенадцать саженей в длину да в ширину восемь. Не разгуляешься.

— А гулять мы после вечерен в Верховой сад пойдем Батюшка наказал там всем собираться. Полно бурчать, Катеринушка. Пойдем лучше крыжовнику пощипать.

И веселая Марьюшка, ухватив сестрицу за висячий, расшитый серебром и жемчугом рукав распашницы, потянула ее в конец сада к каменной стенке с частыми, высоко от полу посаженными, решетчатыми окошками. Здесь росли рядами несколько кустов крыжовнику, красной смородины и малины. Здесь же, присев у куста, уже лакомилась ягодами старшая царевна Евдокеюшка.

— В Измайлове крыжовник куда слаще! А и колкий же он здесь! — И Евдокеюшка протянула сестрам поцарапанную пухлую белую руку.

— Разве сенных девушек либо боярышен кликнуть ягод собрать? — предложила Катеринушка.

— И что придумала! Разве с сенными девушками да с боярышнями здесь повернешься, — остановила ее Евдокеюшка. — Да и ягод здесь всем не хватит, — прибавила она.

— А вот и Софьюшка с Марфинькой пожаловали, — сказала Марьюшка.

По дорожке, между длинных гряд, огороженных расписными досками и цветными столбиками, на которых висели проволочные клетки с канарейками и перепелками, шли рядышком две царевны, сестрицы-подружки.