Царевна Софья - [50]
Наступило 17 сентября — день рождения и тезоименитства Софьи Алексеевны, которой исполнилось 25 лет. Знать и придворные уже наполняли Воздвиженское, спеша поздравить государыню царевну с днем ангела. Юные цари и всё остальное семейство «изволили божественные литоргии слушать в церкви Воздвижения честнаго креста. А за ними, великими государями, были бояря и окольничие, и думные и ближние люди в объяринных[10] в цветных кафтанех». По окончании обедни Софья «изволила бояр, окольничих и думных людей жаловать водкою». Но настроение царевны вряд ли было праздничным: необходимо было поскорее завершить тяжелое и неприятное дело, от которого зависело спокойствие в столице и во всём государстве.
Сразу же после именинного угощения состоялось экстренное заседание Боярской думы с участием Софьи и царей. Думный дьяк Федор Шакловитый зачитал доклад:
— Великим государям ведомо учинилось, что боярин князь Иван Хованский, будучи в Приказе надворной пехоты, а сын его, боярин князь Андрей, в Судном приказе, всякие дела делали без великих государей указа, самовольством своим и противясь во всём великих государей указу; тою своею противностью и самовольством учинили великим государям многое бесчестие, а государству всему великие убытки, разоренье и тягость большую. Да сентября во второе число, во время бытности великих государей в Коломенском, объявилось на их дворе у передних ворот на них, князя Ивана и князя Андрея, подметное письмо.
Далее был оглашен уже известный нам донос на Хованских. Государи и сестра их царевна Софья Алексеевна, «слушав того письма», указали, и бояре приговорили: «По подлинному розыску и по явным свидетельствам и делам, которые они противностью своею чинили, и тому изветному письму согласно, казнить смертью».>{156} Разумеется, никакого «подлинного розыска» и обнаружения «явных свидетельств» не было. К тому времени Шакловитый уже подготовил обстоятельно составленные смертные приговоры с перечислением всех действительных и мнимых провинностей князей Хованских. Решение об их казни было вынесено с нарушением всех норм судопроизводства — без допроса обвиняемых, показаний свидетелей и вообще без какого-либо предварительного следствия. Это была тщательно спланированная расправа над людьми, представлявшими опасность для государственного спокойствия, но не имевшими никаких реальных преступных замыслов.
Подчеркнем важную деталь: перед нами первое официальное упоминание о принятии Софьей царского указа наряду с братьями. Прежде все законодательные и распорядительные акты оформлялись только от имени царей Ивана и Петра.
Тотчас после вынесения решения о казни Хованских для их ареста был послан отряд боярина князя Михаила Ивановича Лыкова численностью около двухсот человек. Иван Андреевич со свитой был захвачен «на стану», то есть во временном лагере около Пушкина. Сопровождавших князя выборных стрельцов и боярских людей разоружили, связали и оставили в селе под присмотром тамошнего старосты. Вместе с Иваном Андреевичем на расправу повезли только «пущих заводчиков бунта» — рядовых надворной пехоты Алексея Юдина, Бориса Одинцова и еще троих стрельцов.
После ареста старшего Хованского отряд боярина Лыкова отправился на захват его сына в деревне на Клязьме, близ села Братовщино. Отряд Лыкова быстро окружил усадьбу Андрея Ивановича плотным кольцом, после чего сопротивление стало бессмысленным. Князь был схвачен вместе с находившимися при нем стрельцами. Связанных пленников присоединили к Ивану Хованскому с его подручными, посадили всех на лошадей и привезли в Воздвиженское. Здесь их уже ожидали члены Боярской думы, рассаженные на скамьях у передних ворот государева двора. Софья приказала не вводить Хованских в царский дворец и сама до конца дня не выходила из своих апартаментов. Видимо, царевне было слишком тяжело видеть людей, обреченных ею на смерть.
В присутствии бояр, окольничих и всех думных людей Федор Шакловитый зачитал смертные приговоры сначала отцу, потом сыну. Иван Андреевич обвинялся в раздаче стрельцам денежных сумм из государственной казны без царских указов, в допущении стрелецких расправ над «знатными людьми», в поддержке раскольников во время прений о вере 5 июля, в спасении от казни некоторых расколоучителей. Старому князю припомнили все его неосторожные слова — о том, что без него «никакая плоть не спасется и будут в Москве ходить в крови по колени», что угроза стрелецких копий еще не миновала, что никто из бояр не имеет таких заслуг перед государством, как он с сыном. Заносчивое поведение Хованских на заседаниях Боярской думы было описано с явными преувеличениями: они будто бы «в палате дела всякие оговаривали противно… государскому указу и Соборному уложенью с великим шумом, невежеством же и возношением», «бояр бесчестили и нагло поносили», никого не считали равными себе по значению и многим угрожали «смертию и копиями».
Ивану Хованскому были поставлены в вину все его служебные промахи: неявку на празднование Нового года, нежелание отправлять Стремянной полк в «государев поход», невыполнение царских указов о высылке из Москвы других полков. Особо была отмечена попытка князя напугать царевну Софью известием о мнимых планах нападения новгородских дворян на столицу. Затем было зачитано «изветное письмо», полученное в Коломенском 2 сентября, и сделан совершенно необоснованный вывод: «И вышеписанные твои, князь Ивановы, воровские дела и измена с тем письмом сходны, и злохитрый твой вымысл на державу их великих государей и на их государское здоровье обличился, и против того письма в тех делах ты означился, и во всём измена твоя и под государством Московским подъискание стало явно».
