Царевна Софья - [131]

— Приготовь копье и будь готов, как я тебя позову. Слушай, как забьют в набат. А у нас будет ярмонка — побиение будет на бояр, на многих людей против прежнего смутного времени. И ты того смотри и от меня не отставай.

В этих словах примечательно указание на пример «смутного времени» (1682 года) и на готовность стрелецкого командира повторить кровавую вакханалию. Это уже инициатива самого Гладкого, склонного к экстремизму. Шакловитый в своих замыслах никогда не шел дальше намерения расправиться лишь с несколькими наиболее активными сторонниками царя Петра. Гладкой же проявлял в своей неуклюжей агитации явные уголовные наклонности. Он говорил Турке, Капранову и Троицкому:

— Ныне терпите да ешьте в долг; даст Бог, будет ярмонка — станем боярские дворы и торговых людей лавки грабить.^{409}

Шакловитый очень симпатизировал Гладкому, выполнявшему при нем обязанности телохранителя. Однажды они вместе возвращались из Коломенского в Москву. Федор Леонтьевич пребывал в дурном расположении духа, громко возмущался, что Нарышкины не допустили его к руке царя Петра. Гладкой в знак сочувствия «матерны бранил» приближенных младшего царя и заявлял: «Пора де опять за дело приниматься!»

В мае 1689 года Шакловитый призвал к себе стрельцов Кузьму Чермного, Михаила Евдокимова и Михаила Чечотку:

— Многие плевелы в мире, а меж великими государями чинится великая ссора. И вы слушайте, какие есть слова и какие кто плевелы сеет, ко мне приносите.

Для большей убедительности Федор Леонтьевич начал запугивать их мрачными перспективами, ожидавшими стрелецкое войско в случае победы «партии» Нарышкиных:

— Хотят вас всех перевесть, а меня из Стрелецкого приказу вон высадить, а тех, которые ко мне в дом вхожи, всех разослать по другим городам. А мутит всем царица Наталья Кирилловна.

Наконец 28 июля 1689 года Шакловитый в беседе с пятью самыми доверенными офицерами из трех полков — Ларионом Елизарьевым, Андреем Кондратьевым, Никитой Гладким, Обросимом Петровым и Егором Романовым — озвучил уже весь свой замысел устранения наиболее активной части петровской «партии»:

— Надо приготовить стрельцов, кто сколько человек из вас приберет: сто или двести, а буде мочно, хотя б кто и весь полк привел. Это нужно для того: как изволит великий государь царь Петр Алексеевич быть на Москве и бояре также, и боярин Лев Кириллович Нарышкин и кравчий князь Борис Алексеевич Голицын будут на Москве ж. И, излуча время, ударить в Спасской набат. И вам бы в то время своей братье сказать, чтоб шли в город Кремль с копьями и мушкетами, что у кого есть. И говорите им, что князь Борис Алексеевич и Лев Кириллович с братьями хотят известь великую государыню благоверную царевну Софью Алексеевну. И в то число надобно побить князь Бориса Алексеевича и Льва Кирилловича и всех Нарышкиных до единого человека, да Апраксиных всех троих, Викулу Федоровича Извольского, Федора Тихоновича Зыкова. А как их побьют, и кто что в домах их возьмет и то всё перед ними, также и сыску никакого не будет.

— То дело не малое, — колебались стрелецкие командиры, — дай нам подумать, а подумав, мы тебе скажем.

Некоторое время спустя Елизарьев позвал к себе домой десятников своего Стремянного полка Федора Турку, Михаила Феоктистова, Ивана Троицкого и Якова Ладогина, рассказал им о намерениях Шакловитого и спросил: «Как тому быть?» Посовещавшись, единогласно решили, что не станут следовать указаниям начальника Стрелецкого приказа «без повеления великих государей», о чем Елизарьев в тот же день объявил Шакловитому:

— Буде таковое какое дело, и ты, Федор Леонтьевич, или думный дьяк сказал бы нам государев указ. Кого государи велят взять — и мы их и возьмем.^{410}

Стрельцы сообщили о подстрекательствах Шакловитого своему духовному отцу Сильвестру Медведеву. Тот пришел в ужас:

— Что вы делаете? Берегитесь, чтоб ваши души не пропали!

Стрельцы разошлись по своим слободам в недоумении. Многим предлагаемые Шакловитым меры по обузданию «изменников-бояр» казались справедливыми, но отважиться на какие-либо действия без государева указа никто не хотел — свежи были в памяти репрессии, последовавшие за восстанием 1682 года.

Однако Федор Леонтьевич проявлял удивительную настойчивость. В первых числах 1689 года он вновь призвал к себе Лариона Елизарьева и объявил:

— Царевна София Алексеевна жаловалась мне на Федора Кириллова сына Нарышкина, что он приходил к ее комнате и в комнату ее бросал поленьями. Мочно ль на товарищев твоих надеяться, чтоб с озорниками управиться?

— Вольны в том государи, — ответил Елизарьев. — Есть на таких людей у них, государей, бояре, а паче всех святейший патриарх. Есть с кем им, государям, советовать и без нас.

В то же дни Шакловитый говорил своим любимцам из числа стрелецких офицеров:

— Князь Борис Алексеевич и Лев Кириллович с товарищами хотят всех стрельцов перевести и разослать в ссылки. Да они же хотят великую государыню благоверную царевну и великую княжну Софью Алексеевну убить.

Стрелецкие командиры младшего состава Обросим Петров, Алексей Стрижов, Андрей Кондратьев и Никита Гладкой, как утверждал в доносе Ларион Елизарьев, разнесли эти слова по всем полкам и «вмещают безпрестанно, что убить, убить — то и говорят».