Царевна из города Тьмы - [19]

— Оказывается, Безбородый, город хана Шахдара сделался мал для твоей мерзости, ты собираешься теперь злодействовать в дикой глуши. Берегитесь предателя, храбрые джигиты!

— Я не знаю тебя, добрый человек, вижу тебя впервые, напрасно ты меня обижаешь, — дрожа, ответил Безбородый.

— Зато я тебя хорошо знаю, — сказал старик. — Я попросил у тебя однажды подаяния, а ты меня прогнал.

— Отец, что значит — просить подаяния? — спросил Гор-оглы.

Старик внимательно посмотрел на всадника. Нет, не прочел он насмешки в его ясных и умных глазах. Только молодые спутнки всадника рассмеялись, а Безбородый отвернулся.

— Немало испытал я на земле, немало книг изучил, я сам — одно из чудес этого мира, — проговорил старик, — а такое чудо вижу в первый раз. Неужели ты, одетый в лохмотья нищего, не знаешь, что такое подаяние?

— Я многого не знаю, отец, — с грустью отвечал Гор-ог-лы. — Вот вы произнесли слово «книга», а я и этого слова не знаю. Я вырос в пустыне. Отец, скажите мне, кто вы, чья седина подобна снегу чамбильских вершин?

— Люди зовут меня так: Царь-Нищий.

— Экий пустомеля, — не выдержав, рассердился Безбородый. — Царь не может быть нищим, а нищий — царем!

— Ты иначе и не мог сказать, Безбородый, — возразил старик. — Для тебя богатство — в деньгах, в золоте, в парче, в стадах. А я богат другим богатством. Я нищий, потому что брожу по земле, из края в край, и прошу у добрых людей подаяния. Но я богат, потому что владею знанием и мудростью. Я царь, потому что никому не подчиняюсь, потому что я отказался и от разочарований мира, и от его надежд.

— Как же можно отказаться от надежды? — удивился Гор-оглы. — Жить — это значит надеяться. Так, по крайнем мере, думаю я, Гор-оглы, выросший в безводной пустыне. А теперь в пустыне есть вода, и я построю город для всех бездомных и нищих, для таких, как ты, я построю город справедливости, город без ханов, город без денег, город без насилия и зла!

Пронзительные, огненные глаза Царя-Нищего слова посмотрели внимательно на Гор-оглы. Видно было, что старик растерялся. Он, отказавшийся от разочарований и надежд, увидел на краю мира, в лохмотьях бедняка, человека с великой надеждой, и подумал старик, что не он, Царь-Нищий, а этот джигит — одно из чудес мира. Старик погрузился в раздумье, из которого его вывели возгласы Асада и Шадмана. Странно было слышать их слова, в которых мера и лад соединялись с испугом:

— Беда! Беда! Мы сюда прибыли ради быстрой погибели! Смотрите, облако рукой обхватив, сюда летит огромный див! Убежим из этих мест, а не то нас чудовище съест!

И сыновья Каракуз побежали, чтобы спрятаться за ближайшей скалой. За ними, задыхаясь, едва-едва поспевая, устремился в страхе Безбородый. Только Царь-Нищий оставался спокойным и равнодушным: его нельзя было удивить дивами.

— Здравствуй, Гор-оглы, человеческий детеныш, — сказал Афсар, ступая волосатыми ногами на землю. Показалось, что вырос в предгорьях полый мохнатый утес. — Твоя мать беспокоится о тебе, волнуется и старуха с коротким языком, вот и посылают они меня каждый день к чамбильским горам, чтобы я тебя встретил. Совершил ли ты свой первый подвиг, малыш? Где же сыновья Каракуз? Уж не этот ли старик — один из них?

Царя-Нищего нельзя было удивить дивами, но удивился он дружбе дива с человеком. А Гор-оглы приблизился к Афсару, пожал его длинную, покрытую шерстью руку и сказал:

— Здравствуй и ты, Афсар. Я радуюсь тому, что снова вижу тебя. А сыновья Каракуз — вот за той скалой, они убежали, увидев тебя, испугались.

— А чего меня бояться? Я теперь не ем людей, я теперь работник земли, я теперь ем то, что растет из земли.

Голос Афсара гремел в горах, ему откликались утесы и скалы. Асад и Шадман высунули свои головы из-за каменного прибежища. Между ними показалась и похожая на тыкву голова Безбородого.

Шадман, который был похрабрее брата, озираясь все время назад, подошел к Гор-оглы и сказал:

— Эй, Гор-оглы, мы должны быть всегда правдивыми. Если бы ты нас предупредил, что связался с дивами, не пошли бы мы за тобой на мучение, лучше погибли бы в заточении.

— Не бойся, Шадман, — успокоил его Гор-оглы. — Див Афсар — мой друг. Он перенесет вас обоих через пустыню на своей спине, да еще Царя-Нищего прихватит, если почтенный старец пожелает отправиться с нами.

— Я отправлюсь с вами, — сказал Царь-Нищий. — Я посмотрю иа то место, где люди не отказались от надежды. Только не пристало мне сидеть верхом на диве. Я пойду пешком.

Гор-оглы, хотя и почитал старших, не удержался от улыбки:

— Отец, да знаете ли вы, что пешеход и за шесть месяцев не доберется до того места, что вы погибнете в безводной пустыне! Видно, постигли вы все тайны мира, кроме тайны сухой земли. Без дива Афсара, без крылатого коня Гырата и я бы туда не добрался!

Пришла очередь улыбнуться Царю-Нищему:

— Твоя опора — крылатый конь, а моя опора — посох нищего.

Закрыв глаза от страха, сели Асад и Шадман вместе с конями верхом на дива, вскочил и Гор-оглы на крылатого скакуна, взяв к себе в седло Безбородого, и двинулись они в глубь красных песков. А Царь-Нищий побрел пешком. Быстрее вихря мчались Гырат и Афсар, а никак не могли догнать седовласого пешехода. Только в мареве, в пыли видно было, как мелькал его зеленый посох и развевались белые кудри. А пустыня горела и, как в пустыне, сухо стало у Асада п Шадмана во рту. Задело Афсара за живое, что он, парящий над пустыней, оказался слабей безлошадного путника, утешал он себя только тем, что ноша его чересчур велика. Шерсть его стала мокрой. Посмотрел он на Гырата, — крылья копя тоже были в поту. Посмотрел вниз, на пешего старца, и крикнул: