Царевна из города Тьмы - [18]
Кое-как, в темноте подземелья, слабыми руками написали Асад и Шадман письмо, привязали его к веревке, которая всегда висела у них над головой.
Скворец схватил клювиком веревку, стал ее тащить, долго вытаскивал, и наконец показалась бумага. Спрятал ее скворец между крылышками и улетел, оставив узникам надежду, и не знали они, что надежда тщетная, что письмо попало к Безбородому.
А теперь Безбородый вместе с Гор-оглы стоял у подземелья. Сумерки сгустились над городом, края неба были чернее, чем его середина, а черный исполин, камень Акван, был чернее, чем сумерки. Умные кони молча и грустно смотрели на Гор-оглы. И вот пролетела мимо Гор-оглы маленькая горлинка и тотчас же скрылась в темном небе. Или в пери она превратилась, прежде чем исчезнуть? На краткий миг показалось Гор-оглы, что у горлинки человеческие глаза, что она взглянула на него, удивляясь и обольщая. И сразу же Гор-оглы о ней забыл.
— Этот камень не сдвинет с места целое войско, — сказал Безбородый. — Как быть, Гор-оглы?
Гор-оглы, не удостоив Безбородого ответом, подошел к камню, прислонился к нему могучей спиной, и сила пустыни, вскормившая Гор-оглы, оказалась сильней исполинского камня, сила человека сдвинула камень. Безбородый вздрогнул, — да что Безбородый; сама земля вздрогнула гулко, потрясенная и раздавленная этим неслыханным подвигом.
Гор-оглы закинул в подземелье аркан и стал его тянуть вверх. Он крикнул:
— Эй, братья, чего вы медлите? Или на свет выходить вам неохота?
Аркан был так легок, что Гор-оглы подумал, будто веревка поднимается без узников. Но вот появились они на земле, встали, глубоко вбирая в себя свежий ночной воздух, посмотрели на Гор-оглы глазами, лишенными смысла, и тут же упали без чувств, ибо от истощения стали они легче ночного воздуха.
Гор-оглы крепко привязал всадников к седлам ханских коней, посадил в свое седло Безбородого, сел на Гырата и, держа в поводу двух коней с потерявшими сознание всадниками, поскакал к городским воротам. Ворота были заперты, стража дремала.
— Горе, горе! — крикнул Безбородый. — Земля сотрясается под камнем Акваеом! Люди гибнут, мы еле спаслись!
Стража, поспешно стряхнув с себя дремоту, сели па коней, и, не заподозрив беглецов в обмане, помчались к подножию горы, к камню Аквану, надеясь еще помочь своим близким. А три коня перелетели через высокие ворота и помчались по направлению к чамбильским горам.
Семь суток продолжалась езда. Конечно, Гырат покрыл бы этот путь за одни сутки, но должен был он приноравливаться к двум коням хана Шахдара, хотя и сильноногим, но не крылатым. Всадники семь раз останавливались на отдых в караван-сараях, и Гор-оглы впервые увидел, как за ночлег и еду платят деньгами, а деньги доставал Безбородый из кошеля, полученного от Сакибульбуля. Была куплена и одежда для Асада и Шадмана, ибо рваные лохмотья едва прикрывали их наготу. А Гор-оглы от одежды отказался. Он сказал:
— Базар одежды не для меня. Придет время, и оденет меня Чамбиль.
Асад и Шадман, которые стали в подземелье тоньше собственной тени, постепенно возвращались к жизни. Они благословляли Гор-оглы, своего избавителя, и гордились тем, что стали друзьями человека, равного которому нет на земле: он один сделал то, с чем с трудом справлялось целое войско, — он сдвинул с места камень Акван!
Они узнали от Гор-оглы, что скоро встретятся со своей старой матерью, и радовались, как малые дети, ибо они чувствовали, что для матери они оставались детьми. Радовались они всему на дороге: и солнцу, и ручейкам, и людям в селеньях, и отдыху на постоялых дворах, и быстрому бегу коней в степи, ибо все это говорило с ними на языке свободы.
Сначала, увидев ханского соглядатая, они обрадовались и ему, сказали:
— Оказывается, не напрасно мы ждали свободы: к нам на помощь от хана пришел Безбородый!
Но потом, когда Гор-оглы рассказал им о черных делах соглядатая, Асад и Шадман пришли в ярость:
— Не понимаем, почему ты его не прикончишь разом? Или мы в заточении утратили разум? Или не он, Безбородый, на погибель послал нашу Каракуз, твою Биби-Хилал?
Безбородый, сидевший в седле Гор-оглы, заплакал. Всю жизнь он притворно хихикал, а теперь непритворно заплакал: хотя длилась его жизнь двести лет, он хотел жить еще.
Гор-оглы сказал:
— Его будут судить две матери: Каракуз и Биби-Хилал. Как они скажут, так и будет.
Асад и Шадман согласились со своим избавителем, согласились, потому что подчинялись ему во всем, да еще потому, что их нынешняя радость, радость свободы, была сильней их минувшего горя. Так, говорят узбеки, устроен мир: рыбе, чтобы жить, нужна вода, птице, чтобы жить, нужно небо, а человеку, чтобы жить, нужна свобода.
Город справедливости
У подножия чамбильских гор, лицом к пустыне, стоял человек, одетый, как странствующий монах. От бритоголовых правоверных его отличали седые, мягкие кудри, доходящие до плеч. На голове — островерхая шапка, на боку — сума, в руке — зеленый посох.
Услышав топот, он оглянулся и увидел четырех всадников на трех сильных конях. Одного из всадников он знал в лицо. Когда люди спешились, старик сказал:
