Царь Ирод - [106]
Отделяя Ирода-человека от Ирода-политика, Джонсон указывает, что тот считал себя «евреем-реформатором, который пытается вовлечь невежественный и консервативный Ближний Восток в круг просвещенных народов современного мира. Мощь Рима и обретенное им под властью императора богатство открывали новую эпоху для торговли, экономического “золотого века”, в котором Ироду хотелось найти место для своего народа. Чтобы дать евреям возможность занять достойное место в лучшем мире, ему было необходимо уничтожить ослабляющие элементы прошлого и в особенности освободить еврейское общество и религию от эгоистичной олигархии семей, которые эксплуатировали и то и другое. И он совершил это без посторонней помощи, причем его паранойя и жестокость в значительной мере соединялись с элементами идеализма.
Ирод желал также показать миру, что среди евреев было много одаренных и цивилизованных людей, способных внести новый существенный вклад в распространение средиземноморской цивилизации. С этой целью он смотрел гораздо дальше Иерусалима с его толпами фанатиков, обращая свой взгляд на евреев диаспоры…»[67]
Израильский историк Авраам Шалит также видит в Ироде прежде всего выдающегося государственного деятеля. По его версии, Ирод и в самом деле, возможно, не очень чувствовал себя евреем по религии, но однозначно считал себя евреем по национальности. В своей политике он пытался разделить два этих понятия и превратить Иудею из теократического прежде всего в национальное государство, что, по мнению Шалита, было весьма прогрессивным шагом.
Наконец, Шалит оценивает проримскую политику Ирода как крайне мудрую и дальновидную, отказ от которой после его смерти и привел евреев к национальной катастрофе.
Сходной позиции придерживается в своей книге об Ироде и Майкл Грант. Ирод, пишет он, «был прав, проповедуя мир с Римом как единственное спасение. Ошибочно осуждать Ирода на том основании, что он ставил благоразумие и осторожность выше чести и свободы. Эти альтернативы не реальны. В действительности второй альтернативой были никак не честь и свобода, а собственная гибель, потеря дома, семьи, страны…
Ирод представлял, какая катастрофа ожидает иудеев, если те перестанут играть по римским правилам»[68].
Грант убежден также, что оценивать правление Ирода, как и любого лидера государства, следует с точки зрения того, как жилось при его правлении народу, и с этой позиции — опять-таки по его мнению — Ирод снова заслуживает всяческих похвал.
«Кроме небольших групп разорившихся аристократов да мессианствующих экстремистов, иудеи никогда не жили так хорошо, — утверждает он. — Простые крестьяне, торговцы и горожане преуспевали и чувствовали это, а масштабные общественные работы обеспечили полную занятость и положили конец общественным волнениям. Когда после смерти Ирода всплыли недовольные, его друг Николай Дамасский не замедлил отметить, что при его жизни их не было слышно. Правда, это отчасти свидетельствовало о хорошей работе службы осведомителей, но в то же время благодаря тому, что можно было спокойно работать и поводов для жалоб не имелось.
Что Ирод дал царству, так это мир. Такое положение, весьма необычное для Иудеи, продолжалось, лишь с незначительными заминками на окраинах, целых 33 года его царствования. Более того, это был мир без вмешательства римских чиновников…
С другой стороны, в его проримской программе существовал один аспект, который означал больше, чем стремление просто избежать прямого правления римлян. Ирод искренне стремился интегрировать иудаизм и иудеев в окружающий мир»[69].
Что касается репрессий, то Грант, с одной стороны, говорит, что часть из них была продиктована интересами дела, а с другой — объясняет их тем, что Ирод был типичным сыном своего времени.
«Ужасы Иродова двора, — пишет он далее, — по-прежнему потрясают воображение… Но пока в последние годы его жизни они не стали отражаться на мировых событиях и касаться лично Августа, это не очень влияло на нашу оценку его благо-или злодеяний. Тем более из того, что мы знаем о других восточносредиземноморских дворах тех столетий, ужасы иерусалимского двора были далеко не единственными в своем роде. Они просто лучше известны благодаря тому, что случайно сохранились повествования Иосифа… Нельзя с полным правом принимать за истину и высокомерное азиатское мнение, что во всех этих семейных расправах есть нечто восточное; достаточно взглянуть на страницы Тацита и Светония, чтобы припомнить, что и в имперском Риме кипели кровавые семейные конфликты»[70].
Однако при ближайшем рассмотрении становится понятной вся ущербность это аргументации.
На самом деле заискивающая, раболепная политика Ирода по отношению к Риму, толкающая его подчас на открытое оскорбление национальных и религиозных чувств евреев, в итоге лишь усиливала напряженность в отношениях между Иудеем и Римом, а никак не способствовала их смягчению.
Таким образом, Ирод со своей проримской политикой был никак не спасителем нации, а своеобразным катализатором будущей катастрофы.
Нанесенный им удар по духовным лидерам и учителям народа, каковыми были все те же фарисеи; по институту первосвященника, по другим самобытным сторонам религиозной и общественной жизни евреев также в итоге только ослаблял национальный дух. Причем Ирод делал это сознательно, видя в любых проявлениях этого духа угрозу тому, что он ценил выше всего на свете, — своей власти.
