Царь Алексей Тишайший - [228]
Постепенно формировалось новое отношение к истории царствования Алексея Михайловича. Если раньше в этой эпохе видели в основном «археологический» интерес, связанный с внешним описанием, то появление большого количества неизвестных ранее документов и первых подробных исследований позволило иначе выявить значение XVII века в русской истории. Образно изменившееся понимание допетровской Руси С. М. Соловьев выразил в «Публичных чтениях о Петре Великом» — лекциях и речах к 200-летию Петра I, отмечавшемуся в 1872 году: «Необходимость движения на новый путь была сознана, обязанности при этом определились; народ поднялся и собрался в дорогу, но кого-то ждали; ждали вождя; вождь явился»[22]. С точки зрения Соловьева, царствование Алексея Михайловича полностью подготовило переход к Петровским реформам. Влияние взглядов историка было очень велико, многие положения из трудов С. М. Соловьева стали общим местом исторической науки и еще долго не подвергались никакому пересмотру, а весь дальнейший период историографии царствования Алексея Михайловича, вплоть до начала XX века, можно назвать «соловьевским». Наличие общего труда по истории царствования Алексея Михайловича позволило перейти к более глубокому исследованию других тем: присоединения Малороссии, дела патриарха Никона, истории Раскола и Разинского бунта.
Несколько особняком в историографии стоят труды Николая Ивановича Костомарова, почти одновременно с Соловьевым приступившего к изучению особенно волновавших его тем: истории Украины — гетманства Хмельницкого и народных движений — «бунта Стеньки Разина». И в последующих трудах Костомарова «малороссийская» тема преобладала; он написал еще общие труды о других гетманах — Иване Вы-говском и Юрии Хмельницком, украинской «Руине» — гражданской войне на территории Гетманата в 1660—1680-х годах. Книги историка были основаны на новых источниках, изданных Археографической комиссией под редакцией самого Н. И. Костомарова в серии томов под общим названием «Акты, относящиеся к Южной и Западной России». В популярной работе о героях истории — «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей» (1874) Костомаров посвятил царю Алексею Михайловичу отдельный очерк. Особенно добрых слов для этого русского царя Костомаров не нашел, считая его «лишенным тех качеств, какие были необходимы для царя того времени», и говоря даже о его «неспособности к управлению». Слабость царя Алексея Михайловича историк видел в том, что он во всем полагался «на существующий механизм приказного управления», а «безукоризненно честных людей около него было мало, а просвещенных и дальновидных еще менее». Поэтому и общий приговор Костомарова царю Алексею Михайловичу излишне суров: «Под властью вполне хорошей личности строй государственных дел шел во всех отношениях как нельзя хуже»[23].
Несмотря на отзывы Н. И. Костомарова, образ царя Алексея Михайловича уже достаточно прочно утвердился среди главных фигур допетровской Руси и продолжал привлекать интерес в популярной, журнальной литературе. Показательна публикация большого «нравоописательного очерка» историка-любителя Михаила Дмитриевича Хмырова в журнале «Древняя и Новая Россия» (1875), сопровождавшаяся изданием гравюр, сделанных с портретов царя Алексея Михайловича, патриарха Никона, царицы Марии Ильиничны и царицы Натальи Кирилловны. По словам Хмырова, при этом царе совершился «поворот от старых начал к новым»; «царь Алексей заготовил все те материалы, из которых гениальный сын его, Петр, мог соорудить громадное здание своей реформы». Хотя, в отличие от апологетов царя, автор очерка не поставил здесь точку и продолжил: «Со всем тем, на Руси Алексея Михайловича в течение его 30-летнего царствования жилось хорошо разве только людям высокопоставленным, — да и то не всегда», а «хуже других приходилось крестьянству»[24].
Осознание существования за спиной «глыбы» соловьевского исследования эпохи царствования Алексея Михайловича привело к тому, что редко кто из учеников историка и его младших современников рисковал выйти за пределы общих исторических курсов, биографических очерков или статей в энциклопедиях. Поэтому оценки историков конца XIX века фрагментарны, хотя и по-своему важны, потому что содержат новые оттенки восприятия допетровского времени. Как обойтись, например, без взгляда Василия Осиповича Ключевского, предложившего запоминающийся образ: «Царь Алексей Михайлович принял в преобразовательном движении позу, соответствующую такому взгляду на дело: одной ногой он еще крепко упирался в родную православную старину, а другую уже занес было за ее черту, да так и остался в этом нерешительном переходном положении… Царь Алексей и его сверстники… были уверены, что можно щеголять в немецком кафтане, даже смотреть на иноземную потеху, «комедийное действо», и при этом сохранить в неприкосновенности те чувства и понятия, какие необходимы, чтобы с набожным страхом помышлять о возможности нарушить пост в крещенский сочельник до звезды»[25]. Началом «нового периода» русской истории Василий Осипович считал все-таки 1613 год, а не более позднее время, и не высоко оценивал преобразовательные устремления царя Алексея Михайловича, упрекая его в нерешительности.
