Бывший вундеркинд. Детство и юность - [22]

Я был всеядным читателем, и к тому времени, когда мне исполнилось восемь лет, я перенапряг свои глаза, поглощая все книги, что встречались мне. Мое внимание привлекали как научные книги из библиотеки отца, так и книги Диккенса, которые мне читала мать, и «Остров сокровищ» («Treasure Island») Стивенсона, и «Арабские ночи», и сочинения Майна Рида. Для меня все эти книги были о захватывающих приключениях, и рассказ о Длинном Джоне Сильвере, и истории из журнала «Св. Николаса» бледнели по сравнению с подлинными описаниями приключений тех естествоиспытателей, которые обнаруживали новые виды диких зверей, птиц и растений в мрачной темноте дождевых лесов и слышали пронзительные крики макао и длиннохвостых попугайчиков.

Таким образом, я мечтал стать естествоиспытателем точно так же, как другие мальчишки мечтали стать полицейскими или машинистами локомотива. Я имел лишь смутное ощущение, что век естествоиспытателей и исследователей-путешественников подходил к концу, оставляя следующему поколению более простые задачи тщательного сбора сведений. Но даже, если бы я полностью осознавал это, все равно к тому времени мне было бы сложно отдать предпочтение чему-то одному в науке. Отец принес мне из Гарвардской библиотеки книгу, посвященную различным исследованиям в области света и электричества, включавшую в себя помимо прочего мертворожденную теорию телевизора, неосуществившуюся из-за непригодности селенового фотоэлемента. Она захватила мое воображение. Благодаря ей я стал глубже вникать в книги по физике и химии. Когда мне было около семи лет, отец принял во внимание мой интерес к этим наукам и пригласил студента с химического факультета, увлекающегося русским языком и посещающего его занятия, для того, чтобы он оборудовал маленькую лабораторию в детской и показал мне простые эксперименты.

Конечно же, в экспериментах меня особенно привлекали пахучие вещества, и я научился приему изготовления сульфида посредством нагревания кусочков металла с серой, а затем приготовлению сероводорода, подвергая полученный сульфид воздействию какой-либо кислоты, в частности уксуса. Мистер Уаймен, мой наставник, продолжал обучать меня в течение нескольких месяцев после того, как мне запретили читать из-за быстро прогрессирующей близорукости. После этого прошло совсем немного времени, когда я узнал о его преждевременной гибели в автомобильной аварии, случившейся недалеко от места, где сейчас находится Массачуссетский технологический институт, где я работаю. Мне кажется, что это была одна из самых первых смертей, связанных с автомобильной аварией, в Кембридже.

В зоологии и ботанике диаграммы сложных структур и проблемы роста и организации будоражили мое воображение так же сильно, как рассказы о приключениях и открытиях. Однажды почувствовав интерес к науке, — кстати сказать, различные игры, имеющие отношение к науке, сыграли почти такую же важную роль, как и чтение, — я стал обнаруживать повсюду вокруг себя материал, подогревающий этот интерес. Я стал частенько наведываться в музей Агассиз и ходил туда до тех пор, пока в нем не осталось ни одного экспоната, который я бы не знал наизусть. Я прочел одну научную статью, которая оказала непосредственное влияние на мою сегодняшнюю работу, но где я ее нашел, не могу вспомнить. Она каким-то образом переплелась в моей памяти со статьей Дана Бирда, опубликованной в журнале «Св. Николаса» под названием «Складная Палочка». В ней содержался материал относительно аналогий и соответствий в скелетах позвоночных. Статья более углубленного характера, которая в моей памяти связана с этой, должно быть, была написана каким-то ученым физиологом. В ней содержался весьма подробный отчет о развитии нервного импульса вдоль нерва как следствия процесса нарушения, напоминающего скорее последовательный распад цепочки блоков, нежели непрерывность электрического импульса. Я помню, что статья возбудила во мне желание изобрести квазиживой автомат, и понятия, которые я почерпнул из нее, занимали мой ум в течение многих лет до тех пор, пока я, будучи уже взрослым, не дополнил эти знания более формальным изучением современной нейрофизиологии.

Наряду с книгами, которые я читал с легкостью, были книги, вызывавшие во мне настоящую боль, и к своему стыду, переживая эту боль, я испытывал некоторые элементы удовольствия. Никто не запрещал мне читать эти книги, я сам для себя наложил на них запрет, и все же, когда я пропускал страницы, вызывавшие во мне страх, я не мог удержаться, чтобы мельком не взглянуть на них. Большая часть книги Струввельпетера, а также многие страницы из Макса и Морица были из этой сферы. В «Арабских ночах» был страшный рассказ «История греческого врача» («Tale of the Greek Physician»), а также сказка братьев Гримм «Мальчик, который не знал страха» («The Boy Who Did Not Know Fear») порождала во мне ужас. В научных книгах, к которым я имел доступ, в некоей мере присутствовало нечто, что возбуждало во мне эту смесь эмоций, и я помню, в частности, ужасающие, и в то же время зачаровывающие отделы в «Библиотеке Гумбольдта», посвященные отчетам о смертной казни электричеством и о моде на уродства. У меня с раннего возраста был интерес к медицинским книгам, который отчасти был оправданным и научным, и все же не лишенным некоторого, и немалого, элемента любопытства, порожденного желанием «заглянуть чудищу в лицо». Я осознавал в достаточной мере смесь эмоций, переживаемую мною, читая обо всем этом, и я не мог притворяться, что мой интерес носит невинный характер. Эти книги вызывали эмоции, связанные с болью и ужасом, все же каким-то странным образом они заставляли меня испытывать удовольствие. Я знал это уже тогда, задолго до того, как работа Фрейда попала в поле моего внимания и помогла мне понять эти запутанные эмоции.