Бывший вундеркинд. Детство и юность - [105]

От него я узнал о том, каким уровнем образования должен обладать настоящий ученый, и о том, какого уровня мужественности, преданности и честности требует профессия ученого. Я узнал, что ученость — это посвящение, а не работа. Я познакомился со жгучим чувством ненависти к любому обману и псевдонаучности, а также с чувством гордости за то, что ни одна из задач, которую я мог бы решить, не заставит меня свернуть с моего пути. Это все стоит мук и страданий, и все же я попросил бы не предъявлять такую цену человеку, не обладающему достаточной силой, ни физической, ни моральной, чтобы соответствовать подобному требованию. Слабый не может заплатить такую цену, это может просто убить его. Поскольку я был ребенком, не только наделенным определенной интеллектуальной энергией, но и обладающим физической силой, я смог вынести все тяготы спартанского воспитания. И если мне когда-либо придет в голову подвергнуть какого-то ребенка, мальчика или девочку, такому воспитанию, прежде я удостоверюсь в том, достаточно ли у этого ребенка не только ума, но и физических и нравственных жизненных сил.

Даже если мы принимаем наличие этих жизненных сил как нечто, само собой разумеющееся, в некоторых случаях, когда обычное воспитание не подходит, необходимо применять особый подход. В отношении моих собственных детей не было никаких намеков на необходимость применения какого-то сверх особенного подхода. Но я и не пытался применить к ним тот метод воспитания, который испытал на себе. Я не могу сказать, что сделал бы я, если бы сам столкнулся с проблемой, с которой столкнулся мой отец.

И все же, сосредоточить весь интерес только на той части моего развития, где отец принял непосредственное участие, было бы сродни неправильной интерпретации урока, содержащегося в данной книге. К тому времени, как я получил докторскую степень в Гарварде, я уже закончил обычное формальное образование американского мальчика, вступающего в науку. Но возраст и мой научный кругозор не позволили мне тогда занять свое место в научном мире, равно как и заработать на жизнь. Для меня важно рассказать не только о том, как мне выпал шанс жить довольно особенной жизнью вундеркинда, но и о том, как я смог вырваться из нее и вернуться к более или менее нормальной. Мне кажется, что это так же интересно и важно, как и отход от нормального образа жизни.

Прежде чем я смог окончательно занять свое место в мире в качестве зрелого ученого, необходимо было некоторые специальные факторы, сделавшие из меня в каком-то смысле объектом, интересным для наблюдения, заместить основным жизненным опытом, который постигает каждый мальчик к подростковому возрасту. Мне надо было научиться постигать науки вдали от властного отца, строить отношения с людьми, для которых моя история чудо-ребенка не означала ровным счетом ничего. Мне пришлось стать вполне компетентным преподавателем и узнать о своих достоинствах и недостатках, как учителя. Я не мог отмыть грязь со своих рук, работая в промышленной лаборатории, и бок о бок с другими людьми научился ощущать удовлетворение от работы с инструментами. Я должен был узнать о том, что зарабатывать на жизнь литературой — это значит дисциплинированно работать определенное количество часов в день, что ничего общего не имеет с работой, выполняемой урывками. Было просто необходимо, чтобы я начал понимать, что математика — это наука, имеющая дело с действительными числами и измерениями, находимыми посредством наблюдения, и что результаты такой математики необходимо было подвергать тщательному критическому исследованию на их точность и пригодность. И поскольку я подошел к зрелости в военное время, мне необходимо было самому выяснить, что такое быть если не воином, то хотя бы солдатом.

В процессе профессиональной деятельности среднестатистического ученого многие из этих уроков осваиваются в подростковом возрасте, за которым следуют годы, когда осуществляется довольно быстрый прогресс, который я осуществил в более раннем возрасте. Это более обычный порядок вещей, о нем еще многое можно сказать. Но я затрудняюсь однозначно сказать, лучше этот порядок или хуже альтернативного пути, пройденного мною. С одной стороны, в этот период самого разнообразного жизненного опыта я шел по жизни уже с открытыми глазами и мог видеть, классифицировать и выстраивать согласно некоторым центральным принципам массы отдельных явлений, привлекавших мое внимание. Я могу даже похвастать тем, что из всех этих, на первый взгляд бесцельных лет, не было даже одного года, растраченного мною впустую, и все они целиком позднее стали составными частями моей профессиональной деятельности, сгруппировавшись вокруг нескольких высокоорганизованных принципов.

Однако с современной точки зрения, должно быть, кажется, что я ушел от слепящего света славы, принадлежащей по праву Wunderkind[57], в полумрак хотя и не полного, но все-таки неудачника. Я думаю, что такое понимание моей карьеры могло бы быть вполне возможным в то время, когда я приступил к работе в Массачусетском технологическом институте, но оно неправильное. Я выбрал в качестве своей работы для более поздних лет моей жизни исследование передачи информации и приборов для передачи информации. Это предмет, включающий в себя как элементы лингвистики, так и филологии, о которых я узнал от своего отца, также содержит технологические методы, с которыми я познакомился во время обучения в лабораториях Дженерал Электрик и вычисления таблиц стрельбы на испытательном полигоне в Абердине, и математические методы, известные мне с той поры, когда я жил в Кембридже и Геттингене, и необходимость в умении выражать мысли на литературном языке, освоенном мною в период работы в «Encyclopedia» и бостонском «Геральде». Моя помощь японскому профессору в выполнении рутинной работы обернулась тем, что мне было довольно легко преподавать на Востоке и общаться с восточными учеными. Даже моя ссылка в университет Мэн, воспринятая мною как наказание, оказалась в конечном счете весьма полезной и по-настоящему поучительной для человека, вынужденного зарабатывать на жизнь, выполняя работу учителя, и испытывавшего необходимость совершать ошибки на более раннем этапе, когда они еще не имели серьезных последствий.