Бывший вундеркинд. Детство и юность - [103]

Я думаю, что Маргарет так же, как и я, глубоко в душе сознавала возможность нашего брака. Как-то мы встретились с ней в доме ее друзей, на полпути между Бостоном и колледжем, где она работала, но в тот момент наши мысли были слишком заняты тем, что нам предстояло в самом ближайшем будущем, чтобы прийти к какому-то решению, касавшемуся наших отношений. И все же, чем больше проходило времени, тем яснее становилось, что между нами существует очень сильная привязанность друг к другу. Постепенно я стал понимать то, что никогда не было поводом для каких-либо сомнений, а именно, что мои родители приняли слишком многое как само собой разумеющееся, поскольку они считали, что мой брак с Маргарет будет означать мое заточение в семье навечно.

В течение ряда лет после моей поездки в Страсбург на конгресс математиков в 1920 году я несколько раз приезжал в Европу с моими сестрами и один, изредка совершая восхождения на горы вместе с некоторыми моими американскими друзьми-математиками, и навещая Геттингенский университет в Германии. В 1925 году профессор Макс Борн из Геттингена приехал в Массачусетский технологический институт, чтобы читать лекции по физике. Казалось, что появился значительный интерес к моей работе, поскольку я получил приглашение читать лекции в Геттингене. Деньги были выданы только что созданным фондом Гугенгейма, оказавшим огромную помощь американским ученым и художникам. Я решил отправиться в Геттинген весной.

Имея такие планы на будущее, я почувствовал, что впервые готов немедленно жениться. Маргарет и я снова встретились в доме моих родителей в Кембридже на рождество и решили пожениться. Однако возникло небольшое препятствие, поскольку Маргарет должна была остаться на своей работе до конца июня, а я к тому моменту должен был быть по другую сторону океана. Мы стали искать возможность оформить наш брак в Германии в посольстве Соединенных Штатов, но, в конце концов, пришли к выводу, что не стоит тратить столько усилий. Наконец, мы решили пожениться в Филадельфии за несколько дней до моего отъезда в Европу, после чего каждый отправится по месту своей работы, а затем в конце учебного года Маргарет сможет приехать в Германию. Мы провели несколько упоительных дней нашего медового месяца в Атлантик Сити и расстались в Нью-Йорке, наполненные грустью, частично из-за того, что мы сняли номер в том древнем мавзолее, старом отеле Мюррей Хилл, а частично потому, что пьеса, выбранная нами, была одной из самых грустных пьес Ибсена.

Однако наша разлука подошла к концу, хотя казалось, что она не закончится никогда, и мы встретились вновь для того, чтобы начать европейскую часть нашего медового месяца в Шербуре. Это было двадцать шесть лет назад, и нам было по тридцать одному году. Я не нахожу слов, чтобы выразить, насколько окрепла и стабилизировалась моя жизнь в течение этих двадцати шести лет, благодаря любви и пониманию моей спутницы жизни.

ЭПИЛОГ

На этом, пожалуй, и заканчивается повествование о моей жизни со дня рождения в 1894 до 1926, когда я женился в возрасте тридцати одного года. Я поступил на работу в Массачусетский технологический институт, с тех пор там и работаю.

Данная книга, за исключением тех, кому она будет интересна из-за долгого знакомства со мной и совместной работы, в первую очередь будет прочитана теми, кому хочется выяснить, что же необычного было в моей профессиональной деятельности, а также для кого представляет определенный интерес тот факт, что я был тем, кого называют вундеркинд. Будет много таких, кто прочтет ее из любопытства, чтобы узнать, что же это за мифический монстр такой, и каким он сам себя представляет. Будут и такие, кто захочет познакомиться с некоторыми уроками, чтобы применить их для образования и воспитания собственных детей или доверенных их заботе чужих детей. Они зададут себе и мне некоторые серьезные вопросы: тот факт, что я был вундеркиндом, оказался для меня благотворным или же причинил мне какой-либо вред? Повторил бы я все это еще раз, если бы у меня была такая возможность? Пытался ли я воспитывать собственных детей таким же образом, и если нет, жалею ли я об этом?

Эти вопросы легче задавать, чем отвечать на них; и на самом деле, у человека только одна жизнь, и такой жизнью, или экспериментом над жизнью, едва ли можно управлять с предельной точностью. Теоретически можно провести управляемый эксперимент с такими любопытными половинками человеческих существ, известными как однояйцевые близнецы, но проводить такой наполненный горечью эксперимент до конца означает в высшей степени равнодушие к развитию и счастью отдельной личности. Мой отец не был таким равнодушным тираном. Он обладал какой угодно, но только не холодной натурой, и он был твердо убежден, что делает для меня самое лучшее, на что способен. Таким образом, учитывая природу данного случая, ответом на эти вопросы может быть скорее предположение на эмоциональном уровне, чем точно продуманное заключение ученого.

Я приложил все усилия, чтобы моя книга не прозвучала как cri de coeur[56]. И тем не менее, случайному читателю станет ясно, что моя детская жизнь отнюдь не состояла из одних развлечений. Я чересчур много работал под давлением, хотя и порожденным любовью, но все же чересчур жестким. Имея наследственные особенности, выражаемые в склонности к эмоциональному возбуждению, я прошел курс обучения, который должен был усилить эту склонность под влиянием другой личности, столь же легко возбудимой. От природы я был неуклюж, как физически, так и во время общения с другими; а мое воспитание не только не устранило эту неуклюжесть, а напротив, лишь усилило ее. Более того, я очень хорошо сознавал свои недостатки, а также огромные требования, предъявляемые мне. Это порождало во мне абсолютное ощущение, что я не такой, как все, и мешало поверить в собственный успех.