А вообще-то он был человек сугубо городской. Свободные летние деньки проводил на стадионах да в парках или на знаменитом пляже в Серебряном бору.
Сегодня был приёмный день. И значит, можно ожидать появления Лидочки. Правда, вчера пришла передача и записка от Маринки: «Всё нормально, я чувствую себя неплохо, Лида закончила четверть как обычно. Николай, родной, в записке обязательно скажи, что тебе передать из еды».
Бывший Булка исхитрился — прошиб его пот вдохновения, — и он написал, что, мол, пришлите мне замаринованную Лидку и налидированную Маринку. И был ужасно доволен собой. Может, оттого и проспал всю ночь на одном боку, как святой.
Исключительно для убийства времени он после завтрака пошёл в зимний сад и, конечно, тут же был затянут в доминошную компанию. Он лупил фишками об стол — и, между прочим, всё к месту, к месту, — а сам думал: «Придут сегодня мои бабочки, никуда не денутся!..»
После обеда началась предстартовая лихорадка. Снегирь болтал болты о том, что «все пилюльки сверху помазаны надеждой, а внутри лежит враньё!» (Бывшего Булку облучали, а Снегирёв и Старик глушили лекарства).
Он вышел в коридор и минут сорок ходил взад-вперёд, объясняя себе, что надо двигаться, а то захиреешь. И при этом знал, что в здешнем химично-больничном воздухе что гуляй, что не гуляй.
За пять минут до срока он отправился в палату, сел, весь изнутри напряжённый. Минута в минуту явилась к Снегирю его красавица, потом пришла Старикова старушка.
Бывший Булка понимал, что надо выйти, не мешать людям. Но куда? В коридор? Стыдно. Уйти в зимний сад? А вдруг Лидка с Маринкой не найдут его. И продолжал сидеть — напряжённый, несчастный.
* * *
Лидка опоздала на двадцать пять минут. Конечно, она и в голове не держала, что это имеет какое-то значение. Впорхнула в палату, гордая собой, в брючках, в блузочке (или как там они называются, современные кофты, — батник, ватник?..). Она не успела войти, а он уже её услышал. Хотел сдержаться, да не сумел — вскочил… Кровь ударила в сердце, в голову. Его шатнуло, он схватился за холодную кроватную спинку. Лидка не заметила… Сквозь синий снег, мелькавший перед глазами, он пошёл к дочери.
Успокоился уже в коридоре. Он шёл, чувствуя в ладони Лидкину ладошку. Они ходили так давным-давно, в её раннем детстве, потом не ходили лет семь или восемь. И вот сейчас снова… С мальчишками, что ль, научилась, подумал Бывший Булка, или чтоб отцу приятное сделать?
Они сели на облюбованную им и почему-то не занимаемую никем лавочку.
— Я тебе апельсины принесла и котлеты, — сказала Лидка. Он что-то машинально сострил про апельсины в котлетном соусе. А в сердце задвигался неприятный червячок: по странному совпадению то же самое было вчера в Маринкиной передаче. Для проверки он вынул поллитровую банку, в которой, словно в террариуме, лежали котлеты. Шутливо понюхал их через стеклянную стенку.
— Сама жарила! Точно?..
Лидка прямо-таки зарделась от гордости.
— Ну, мама-то помогала? — сказал он голосом счастливого семьянина. И специально не смотрел на неё в этот момент. А когда глянул…
Без улыбки, без веселья лицо её, оказывается, было похудевшим, и глаза какие-то слишком серьёзные, и под глазами… Эх ты, отец позорный! Как же ты сразу-то?..
Однако в секунду собравшись, он сделал вид, что ничего не заметил. И только взглядом показал, что, мол, чего же ты не отвечаешь?.. Лидка улыбнулась напряжённо:
— Её в командировку послали.
— Когда?
— Позавчера… В Ленинград. С каким-то автором гранки читать, не то ещё чего-то…
Врала уверенно. Значит, всё продумала заранее. Что же там у них творится?.. Бедная ты моя Лидочка!..
В аварийной этой, неожиданно возникшей ситуации он мгновенно решил пока ничего не замечать. Разберёмся!
И с места в карьер он пустился шутить да острить, утаскивая её от слишком близкого разговора про мать. А Лидка и рада — лишь бы подальше от опасного места.
Из этого разговора Лидка вынырнула с дневником в зубах. Ну да, у неё же третья четверть кончилась. Маринка говорила, что… Лидка раскрыла дневник на последней странице, подала ручку: распишись. Надо же, всё учла! Как взрослая. Он сжал кулаки — чуть эту ручку не поломал.
А! Весь фокус был в отметках. Троек вообще ни одной. Четвёрки пополам с пятёрками. Даже пятёрочек, пожалуй, больше! Он стал считать — специально громко. Так и есть, пятёрок больше. Лидка рдела, как первомайский флаг!
— Я просто не успела вовремя взяться. — Она раскрыла страницы последних недель. — А так-то во, видал?
Это были одни пятёрки. Четвёрка по литературе выглядела среди них совершенной сиротой.
Не спеша, со вкусом он расписался под четвертными. Потом, хотя это вовсе и не требовалось, под теми неделями с потрясающими отметками.
Под теми неделями, что он болел!
Это она меня лечит!..
Бывший Булка готов был разреветься прямо сейчас, прямо здесь, в этом так называемом зимнем саду. Но не разревелся, конечно, ни в ту секунду, ни после, когда Лида ушла. Давненько он этим не занимался, да и вообще кажется, забыл, как это происходит.
* * *
Спит Старик, и Снегирь спит, ворочаясь с боку на бок, словно кровать ему горяча…
Что же дома там? Маринка не знает Лидкиных отметок. Лидка не знает, что мать вчера приносила передачу.
