И она вдруг догадалась, кто это звонил! Сердце заспешило, перепрыгивая, как мячик, само через себя. Вспомнила зачем-то: «Такие состояния называются стресс…»
— Это ты, Лид. А я тебя не узнал.
Разве она уже что-нибудь говорила? Или это просто хохмочка, обычная его хохмочка? Сейчас она ничего не испытывала, кроме волнения борьбы.
— А ты, Лид, как считаешь?
Всё-таки он хохмит.
Ну чего ты молчишь-то?
— Слушай, милый, иди гуляй!
И положила трубку. Было противно от этой чужой фразы. Лида хорошо помнила ту девицу. Она лезла в троллейбус, а разговором и поворотом головы была ещё на остановке: «Слушай, милый…» У неё была удивительно аккуратная причёска — крупный такой химический локон.
Да, противно это получилось. И голос какой-то дешёвый, как у той… А не всё ли равно!
Она вернулась к своей физике. Но было почему-то не всё равно. Оказывается, даже ругаться, даже рвать с человеком надо по-человечески, тратя ум и волнение.
Так. Значит, задачка номер… Но Севка больше не звонил. Даже не думал!
Небось звонит сейчас Наде — такой умный, нога на ногу. Ну и кадр, говорит, ну и подруга, ну и барахло!.. А Надя в ответ, конечно…
Они ведь, между прочим, из-за Севки и поругались!
Эх вы, братики-сестрички! Да вот назло вам не буду о вас думать. А тем более плохо!.. «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хозарам… С дружиной своей в цареградской броне…»
Ни в чём не повинная задачка, а так же и другие уроки оказались полными сиротами. Однако когда пришла мама, вид у Лиды был вполне деловой.
Мама что-то долговато возилась с пальто и сапогами. Лида, конечно, смотрела в книжку, но такие вещи можно увидеть и самым краешком глаза. Наконец мама разделась. Сейчас она сидела на стуле в прихожей.
— Добрый вечер.
Лида подняла голову, но в глаза ей смотреть не стала.
— Ужинать будем?
Лида пожала плечами.
— Ясно… Работай. А я тогда крикну тебя.
Были у неё в запасе такие особые словечки. Все, например, говорят: «крикну тебе», а мама: «крикну тебя». Лиде они нравились, и мама знала об этом.
Но сейчас Лида кивнула со всем нашедшимся у неё равнодушием. Словно фраза была самая простая, а не с секретом.
Ужин был готов минут через пять — десять. У них в доме не водилось моды «устраивать всяческие марципаны» (мамино выражение). Отварные сосиски, банку горошка на сковороду… Батяньке вообще-то требовалось есть поплотнее. Мама эту плотность устраивала ему не за счёт особых блюд, а за счёт количества. Лиде, например, две сосиски, а ему пять.
Сейчас они сидели за столом друг против друга — нож, вилка, спина прямая, локти прижаты к бокам. «Умение красиво есть откроет тебе многие двери» — естественно, мамины слова… Итак, они обе ели красиво, сидели прямо и всё тому подобное, словно бы находились не в крохотной кухоньке, а на приёме в посольстве и ели не сосиски с горошком, а нечто «вы меня извините»!
Молчание, однако, не может быть слишком длинным, и глаза тоже куда-то надо девать.
— Ну, Лида… что отец? Даже ничего не скажешь!
Лида наконец подняла на неё глаза, пожала плечами.
— Как он себя чувствует?
— Нормально…
— Так… А что доктор говорит?
Тут у неё по сердцу впервые пробежала тревога. До этого момента она всё была права, а тут…
— Ты спрашивала у него, Лида?.. Спрашивала о докторе?
— Нет…
— Хм… А ты узнала, что ему надо? Что ему принести?
Лида почти испуганно глядела на неё.
— Да ты что?.. Ты была у него?.. А когда операция? Как же ты догадалась не спросить о таких вещах?
Всё её здание справедливой обиды развалилось, грохнулось наземь, подняв клубы пыли. Она глотнула воздуху. Мама размышляла в это время, чуть хмуря красивые брови.
И всё-таки здесь было что-то не то. Потому что когда она уходила от батяньки, то… то что?
Тут её мысль больно прострочил телефонный звонок. Чтоб тебе! Всегда с этими телефонами…
— Але!
— Я хочу, чтоб ты меня выслушала!
Лида ничего не ответила, просто не сумела. Разве легко перелетать из одного разговора в другой? Да ещё чтоб получилось толково, строго… А Севка за две-три секунды её молчания, видно, завёлся уже до последнего предела:
— Лид! Ну что ж ты такая бесчувственная? Может, я болел, может, я умирал!
«Умирал»! Сильно ты умираешь!.. Надо было давным-давно это всё кончить.
Кончить так кончить! Она без всяких слов положила трубку… Господи! Какой вечер сегодня нехороший. Пошла к себе в комнату, села на диван.
— Лид, ну что такое там? Мы ведь ужинаем, кажется!
А голос был у неё такой уверенный, старший!.. Лида продолжала сидеть у себя на диване.
Главная обида, что она в своей правоте была не очень уверена. Пришла к батяньке, расселась, стала про Севку трепаться. А чтобы по делу человека спросить, так нет. Причём уж такие, кажется, вопросы элементарные, каждый дурак догадался бы!
Но тут она вспомнила его лицо, когда они расставались у стеклянных больничных дверей. Лида шла вниз по лестнице, на волю, а ему надо было идти в палату. И вот лицо у батяньки… он нисколько не обижался! Он просто радовался, что приходила Лида. Ему неважно — спросила, не спросила…
Она ему принесла облегчение, потому что она его дочь, его необыкновенная драгоценность.
Но про это Лида не сумела, конечно, подумать словами, а только почувствовала где-то глубоко-глубоко в душе…
