«Быть может за хребтом Кавказа» - [87]

Мы перечислили несколько мотивов для «снисхождения» к Одоевскому, которыми, очевидно, руководствовались декабристы. Но был еще один, может быть главный: они в нем видели первого своего поэта.

Позже в записках Лорера, Розена и других декабристов мы найдем часто повторяющуюся мысль о том, что только Одоевский мог понять их мир, дух восстания и ссылки.

Мало кто был столь суров к нестойким друзьям, как декабрист Лунин, однажды назвавший события 14 декабря «избиением младенцев». Однако именно он, как никто другой, понимал разницу минутного и общего, субъективного и объективного. «Это личности сильные и славные… — писал он о декабристах. — Не следует смешивать их с честолюбиями, стремлениями, порывами, политическими течениями (это благородные, но мгновенные порывы. Они кровью своей скрепили дело свободы), бурлящими на поверхности общества…» [Лунин, с. 216].

Меж тем Одоевский продолжал жить и страдать на поселении; его отчаянное прошение осталось без ответа, хотя, по всей видимости, в конце концов сыграло свою роль.

1834 год. Поскольку Бенкендорф и царь приказывали докладывать о любом, даже ничтожном хозяйственном действии ссыльных декабристов, гражданский губернатор Иркутска Цейдлер подробно сообщает, что «государственный преступник Одоевский… сторговал за 400 руб. у крестьянина Герасима Куркутова дом, состоящий из двух деревянных изб… При доме амбар, небольшая конюшня с завознею, хлев и баня старого строения»; через несколько месяцев Петербург извещался о желании Одоевского «построить новые баню, амбар, ворота, забор и другие принадлежности, для чего при существующей дороговизне на все потребности нужно ему не менее двух тысяч рублей, и что родные его всегда готовы удовлетворить всем его нуждам, если только дозволено будет просить их об этом»; Цейдлер добавлял: «Я, с своей стороны, полагаю, что таковое удовлетворение Одоевского может упрочить к хорошему сельскому хозяйству» ([ГАИО, ф. 24, оп. 3, к. 4, № 65, л. 57–60]; частично см. [Одоевский. Кубасов, с. 84]).

Одоевский, однако, явно не имел склонности к «хорошему сельскому хозяйству» и продолжал метаться в своем просторном еланском дому «с амбаром и завознею». Отец, убедившись, что сына не освободят, начал ходатайствовать о переводе его из Восточной Сибири в Западную, т. е. в два-три раза ближе к столицам. Просьба о переводе именно в городок Ишим объяснялась, по-видимому, давней службой в этих местах генерала Одоевского.

9 января 1835 г. Новый иркутский генерал-губернатор С. Б. Броневский получил запрос Бенкендорфа, «заслуживает ли уважения означенная просьба князя Одоевского, который основал оную на слабое здоровье его сына и вредном на оное влиянии климата». Броневский отвечал уклончиво: «Не могу подтвердить показание отца Одоевского […], ибо климат вообще в Иркутской округе, где Одоевский находится, не имеет особой суровости и не вреден для здоровья. […] В проезд мой по губернии чрез то место, где живет Одоевский, я нашел его в весьма хорошем по наружности здоровье и он на оное не жаловался» ([ГАИО, ф. 24, оп. 3, к. 9, № 206]; см. также [Одоевский. Кубасов, с. 85]).

После того еще целый год томлений и терзаний, попыток переместиться на запад — поближе к родным, поближе к смерти…

Весна 1836 г. Положение Одоевского едва ли не ухудшается: 28 марта Бенкендорф извещает военного министра Чернышева о результатах перлюстрирования писем Одоевского; начальство напугано «участием, несовместимым с должностью», которое оказывают «государственному преступнику» два важных восточносибирских чиновника: плац-адъютант Петровского Завода Клей и Цейдлер, недавний иркутский гражданский губернатор, к этому времени управляющий губернским комиссариатством [Кодан, с. 136–138].

23 мая 1836 г. генерал-губернатор Броневский пишет в Петербург объяснение, которое высшая власть может истолковать и в пользу и против Одоевского: «Цейдлер очень короток, по давнему ли знакомству или по чему другому, с отцом государственного преступника Одоевского, отставным генерал-майором князем Одоевским, жительствующим близ губернского города Владимира. Это замечается из писем Одоевского, переходящих через мой досмотр, из коих видно, что действительный статский советник Цейдлер, проезжая прошлой зимой из Иркутска через город Владимир, имел свидание с князем Одоевским». Броневский знает, что в гостях у Одоевского-отца был также Протопопов, бывший директор Тельминской казенной суконной фабрики, на которой одно время содержался Одоевский-сын:

«Отец […] в изъявлении благодарности за покровительство его сыну, к коему он в переписке своей оказывает всегда чрезвычайную нежность, чествовал Протопопова „на славу“ — так выражается князь в письме от апреля месяца к сыну». Далее Броневский пишет дипломатично: «Если Протопопов отважился взять и передать князю Одоевскому письма от сына, в противность запрещения, то это еще ни к чему не ведет; ибо отец не позволит любимому сыну, которого в продолжение десятилетнего заточения он беспрестанно осыпал упреками за ужасное падение, сокрушившее старца, имевшего в нем единственную подпору; да и преступник Одоевский, по примечаниям моим, преисполнен раскаяния, негодования на самого себя; спокойствие и веселый нрав его выражают ясно, что голова его не отягощена черными думами. Но если надворный советник Протопопов имел дерзновение развозить письма к другим лицам от сосланных в Сибирь государственных преступников, то необходимо обратить на него внимание» [ЦГВИА, ф. 1, оп. 1, т. 4, № 10866, л. 4–5].