Быть может, история любви - [6]
~ ~ ~
Даже если вас сразила самая страшная болезнь, врачи не уделят вам и десятой доли того внимания, которым пользуются вирусы, инфекции и тромбозы. Тело — это всего лишь футляр, дающий возможность биологам, рентгенологам и хирургам соприкоснуться с самыми восхитительными созданиями на земле: бактериями и другими микро чудовищами — убийцами столь изощренными, что на их фоне самые современные изобретения выглядят смешно. Человек, несмотря на все достигнутые им успехи в почтенной области деструкции, несмотря на прирожденный талант ранить, осквернять и разрушать, остается всего лишь дилетантом. Его методы настолько грубы, что их глупо даже сравнивать с безграничной изобретательностью болезней. Нашей цивилизации придется еще пройти немалый путь, прежде претендовать на статус эндемии.
Виргилий не выносил больниц. Очень показательно, что там, где полагалось спасать людей от смерти, до такой степени не хватало красоты и жизни. Эстетическое чувство страдало не просто так: этот преступный архитектурный стиль воплощал определенное отношение к человеку, и Виргилию оно не нравилось. Он стал обходить стороной медицинские учреждения для простых смертных, как только банковский счет предоставил ему такую возможность. Конечно, он был целиком за коммунальное обслуживание, за участие государства в экономике и за высокие налоги, однако вел себя скорее как аристократ индивидуалист, чем как антиглобалист.
Он запретил себе быть покладистым пациентом: посещать лечащего врача, брать направление в рентгенологию для банальных обследований, предъявлять социальную карту и карту взаимного страхования. Его церебральные нарушения треовали особого подхода — мягкого и сердобольного. Это уравновешивало церебральные поражения. Когда человек готов расстаться с некоторой суммой, врачи принимают его гораздо быстрее, к тому же относятся к больному, как к самим себе, то есть с нежностью.
Центр рентгенологии располагался в Маре, в двух шагах от музея Карнавале. О лучшем соседстве Виргилий не мог и мечтать: этот музей хранил всю историю Парижа — от обломков Лютеции до искусства модерна. Медицина всесильна, когда к ней примешивается особое снадобье — плоды человеческого духа. Молекул фармакопеи мало, курс лечения должен включать также гомеопатию типа мраморного Вольтера руки Гудона, картин Фрагонара или же сюиты Баха для виолончели.
Фасад центра рентгенологии был великолепен. В каждой конструкции Виргилию чудилась поэма; он замечал ассонансы, кольцевые рифмы, цезуры, текучие строки; он улавливал композицию и ритм. Иногда произведение архитектуры оказывалось грубым. Но в тот день он обнаружил волшебную поэму тесаного камня, скульптурных фризов и балконов. Строители и обитатели чувствовали прекрасное. При виде этого фасада Виргилий испытал подъем. Ему стало лучше.
Чтобы справиться с внутренней дрожью, он сунул под язык анксиолитик. Страх не прошел, но немного поулегся в душе. Виргилий сжимал коробочку с транквилизаторами в кармане куртки. Он толкнул дверь.
— Добрый день.
Ассистент, выучивший список пациентов назубок, обратился к Виргилию так, словно тот был постоянным клиентом, пришедшим в парикмахерскую. Это было приятно. Виргилий чуть-чуть разжал кулак с лекарством. Презрев приличия, он пожал ассистенту руку. Пусть на всю жизнь запомнит его рукопожатие, его мудрый и печальный взгляд.
Войдя в помещение, он не уловил специфического больничного запаха, лишь волшебный аромат кофе и роз. На стенах — черно-белые клише с изображениями животных африканской саванны. Напротив регистратуры — стоящие полукругом кресла, обтянутые малиновой тканью, — нечто вроде гостиной; на низеньком столике — россыпь журналов по искусству и антиквариату. На полке за стойкой регистратуры выставлены фотографии цветов в горшках.
— Я пришел немного раньше, — сказал Виргилий. — Лучше поймать это на начальной стадии…
Он постучал пальцем по голове. Ассистент улыбнулся и предложил подождать в холле. Виргилий сел и принялся листать журнал, посвященный заалтарным украшениям и другим произведениям церковного искусства.
Врач, высокая женщина в белом халате и рыжих кожаных сапогах, появилась через несколько минут. У нее были светлые глаза. На губах — розовая помада. Все в ее лице источало доброжелательность — ямочки на щеках, ресницы, нос, высокий выпуклый лоб. Каждая линия ее тела так и светилась добротой. Она говорила об обследовании как о простой формальности. Такая приветливость немного напрягала. Казалось, при одном ее появлении любое событие теряло важность; даже весть о скорой кончине в ее устах наверняка лишилась бы своего трагического смысла.
— Я не хочу, чтобы мою жизнь поддерживали искусственно, — заявил Виргилий, идя за ней по коридору.
Воображение уже нарисовало ему тело, простертое в белизне больничной койки, трубки, торчащие изо рта, носа и вен, урчащие машины вокруг, аппарат искусственного дыхания, электрокардиограмма, родители у изголовья, ваза с цветами.
— Это всего лишь обследование, с вами ничего не может случиться.
Стеклянная перегородка разделяла томограф и компьютеры. Доктор подробно объяснила, как работает томограф. Виргилий ничего не понял, однако, слушая, как она на словах разбирает аппарат по винтикам, немного успокоился. И даже сделал попытку убедить ее в необходимости обшей анестезии. Она решила, что он шутит. Он не настаивал.
«Как я стал идиотом» — дебютный роман Мартена Пажа, тридцатилетнего властителя душ и умов сегодняшних молодых французов. Это «путешествие в глупость» поднимает проблемы общие для молодых интеллектуалов его поколения, не умеющих вписаться в «правильную» жизнь. «Ум делает своего обладателя несчастным, одиноким и нищим, — считает герой романа, — тогда как имитация ума приносит бессмертие, растиражированное на газетной бумаге, и восхищение публики, которая верит всему, что читает».В одной из рецензий книги Пажа названы «манифестом детской непосредственности и взрослого цинизма одновременно».
Юная сирота Фио Регаль учится на юридическом, увлекается рисованием, зарабатывает на жизнь шантажом наобум, основываясь на инстинктивном убеждении в том, что любому богатому есть что скрывать… водит дружбу с экстравагантной Зорой, бывшей топ-моделью, ополчившейся против всего и вся, живет скромно и мечтает разве что не «превратиться в кого-то, кого не сможет узнать та восьмилетняя девочка, которой она когда-то была». Однако судьба вынесет ей свой, звездный, приговор.Роман о ценностях современной жизни и хрупкости человеческих чувств, сочетающий в себе достоинства притчи с увлекательностью авантюры и глубиной тонкой психологической драмы.
Этот сборник стихов и прозы посвящён лихим 90-м годам прошлого века, начиная с августовских событий 1991 года, которые многое изменили и в государстве, и в личной судьбе миллионов людей. Это были самые трудные годы, проверявшие общество на прочность, а нас всех — на порядочность и верность. Эта книга обо мне и о моих друзьях, которые есть и которых уже нет. В сборнике также публикуются стихи и проза 70—80-х годов прошлого века.
Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.
Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.