Быть честным перед Богом - [44]
“Чему мир в самом деле был бы рад, так это тому, чтобы люди, которые претендуют нести ему Благую весть христианства, честно, безоговорочно и без задних мыслей признали существование мира с его собственными принципами развития, с его надеждами и возможностями”.
Церковь, продолжает он,
“должна осознать скрытую безусловную основу даже самых автономных человеческих стремлений, она должна приветствовать эти устремления сами по себе, а не только лишь в надежде, что их удастся заставить “окреститься” во Христа... Если единство истины и бытия во Христе есть нечто большее, чем сентиментальный вздор, то для того, чтобы идти в направлении, указанном воплотившимся Господом, абсолютно необходимо осознать свою идентичность с реальностями и людьми этого мира. Ведь Господь принял образ раба вполне “всерьез”, это не был некий розыгрыш, как думали докеты”[288].
Я не собираюсь детально излагать здесь, что это означает для организации или стратегии Церкви. В зависимости от конкретной ситуации выводы могут оказаться весьма различными. Очевидно, что специфика истощенной войной Германии времен Бонхёффера, или сегодняшних Соединенных Штатов[289], или развивающихся африканских стран достаточно несходна. Я не испытываю особенного восторга по поводу появившихся признаков выживания религиозности в России или ее возрождения в Америке. Как предположил Дениел Дженкинс[290], это даже может служить подтверждением
“знаменательного пророчества Освальда Шпенглера[291], взволновавшего людей прошлого поколения. В “Закате Европы” он говорил о появлении “второй религиозности”, которая, по его мнению, является знаком приближения данной культуры к концу своего жизненного цикла[292]. У нынешнего “возрождения” достаточно много характерных черт “второй религиозности”: консерватизм во взглядах, ностальгия по прошлому и стилизация. Так что эфемерность этого возрождения представляется весьма правдоподобной оценкой”[293].
Я бы не осмелился на такое суждение, хотя и вовсе не хочу оспаривать его искренность. Я только хочу поставить вопрос: действительно ли главной функцией Церкви является воспроизводство и поддержание религиозности наперекор всем тенденциям современного коллективизированного или кибернетизированного[294] общества? Я сомневаюсь, что это поможет поднять доверие к христианству в пострелигиозную эпоху. Скорее наоборот. “Мы слишком уж ревностны в своей готовности вступить в битву с миром во имя Бога — особенно со времен великого бунта эпохи Возрождения”, — говорит Рональд Грегор Смит[295]. Я думаю, что для Церкви было бы намного лучше видеть свою цель не в том, чтобы защищать интересы религии от посягательств со стороны государства (хотя и эта задача бывает оправданной и необходимой), но в том, чтобы помогать христианам благодаря особенностям и возможностям общинной жизни войти со своей “тайной дисциплиной” во все увлекающие и опасные секулярные движения нашего времени, чтобы участвовать в них и делать в них дело Божие.
Что касается моей собственной Англиканской Церкви, то я во многом согласен как с надеждами, так и с опасениями д-ра Видлера[296]. Всё, что помогает держать открытыми для мира границы нашей национальной Церкви, должно усиливаться и преображаться; всё, что замыкает ее в себе как религиозную организацию или епископальную секту, вызывает у меня подозрение и сожаление. Ибо истинный радикал — не тот, кто хочет выполоть из пшеницы плевелы, чтобы сделать Церковь совершенной: таким образом было бы очень легко превратить Церковь в огороженный сад. Истинный радикал — это тот, кто всегда поверяет Церковь судом Царства и велений Бога во всё более нерелигиозном мире, для служения которому и существует Церковь.
В этой книге я не пытался предложить новую модель Церкви или что-то еще в этом роде. Моя цель куда скромнее. Я просто попытался быть честным и открытым к некоторым “настойчивым вопрошаниям” нашего времени, и это привело меня к осознанию неизбежности того, что я назвал выше “революцией поневоле”. Я убежден, что в ней и благодаря ей будут сохранены фундаментальные принципы, но только в том случае, если мы окажемся готовы без содрогания распрощаться со всеми разновидностями фундаментализма. Говоря известными словами профессора Герберта Баттерфилда[297], которыми он заканчивает свою книгу “Христианство и история”,
“бывают времена, когда нам не хватает терпимости и гибкости во взглядах, чтобы достойно встретить будущее, особенно если мы ограничены современными системами мышления. В таком случае самое лучшее — держаться принципа, который дает нам крепкую Твердыню для опоры, но не стесняет гибкость нашей мысли. Этот принцип таков: держись Христа, а в остальном будь свободен”
