Быть честным перед Богом - [43]

Может показаться, что нет нужды говорить о столь очевидных вещах, но увы, мне не пришлось бы долго искать примеры, убеждающие в обратном. Я уже ссылался на сборник эссе под названием “Soundings”; вот характерная цитата, с которой д-р Видлер начинает свою главу “Религия и жизнь нации” в этом сборнике[271]: “Церковь — это прежде всего религиозная организация, — утверждает автор цитируемой статьи, — и христианское евангелие удовлетворяет религиозные потребности человека. Дело церкви — проповедовать, молиться, петь псалмы, поощрять и развивать благочестивые чувства у своих членов... Религия — это не вся жизнь, но часть ее”.

Это, прямо скажем, даже чересчур яркий образчик, и я подумал было, что эти фразы, наверное, вырваны из контекста. Но оказалось, что д-р Видлер не привел еще самого интересного. “Что можно сделать, чтобы повысить религиозность церкви? — спрашивает автор. — Несомненно, что-то сделать надо. Мы должны... сильнее подчеркивать, что церковь — это религиозная организация со своей определенной, ограниченной задачей”[272].

Да неужели же это главная цель организации Церкви? Конечно, нет. Гораздо труднее, однако, дать положительный ответ на те мучительные вопросы, которые поставил Бонхёффер:

“Что означают Церковь, община, проповедь, литургия, христианская жизнь в безрелигиозном мире?.. Как можем мы быть мирскими и безрелигиозными христианами, как можем мы быть эк-клесией[273], не считая себя избранниками в религиозном плане, относя себя всецело к миру?”[274]

Судя по сохранившимся свидетельствам, он считал, что ответы должны быть достаточно радикальными. “К тому времени, когда ты вырастешь, — писал он своему крестнику, — облик Церкви сильно изменится”[275]. А в наброске ненаписанной им книги он так намечал последнюю главу:

“Церковь только тогда является Церковью, когда это Церковь для других. Чтобы положить начало, она должна всю свою собственность раздать нуждающимся. Пасторы должны существовать исключительно за счет добровольных приношений общины или же иметь какую-нибудь мирскую профессию. Церковь должна участвовать в выполнении мирских задач общественной жизни, не господствуя, но помогая, служа. Она должна сказать людям всех профессий, что такое жизнь со Христом, что означает — “жить для других”[276].

Вот как комментирует эти слова д-р Видлер:

“Признавая Бонхёффера пророком нашего времени, следует признать и то, что, подобно другим пророкам, он видел вещи чересчур черно-белыми и что он ожидал слишком скорого осуществления своих пророчеств, говоря своему крестнику, что ко времени, когда тот вырастет, форма Церкви переменится до неузнаваемости”[277].

Тем не менее я считаю, что направление, в котором должна двигаться Церковь, Бонхёффер указал правильно. И об этом направлении мне хотелось бы в заключение сказать несколько слов.

Всё сказанное мною вовсе не означает, будто “укрепление истинной религии” (о котором говорит Коллекта Седьмой недели по Пятидесятнице) не является неотъемлемой задачей Церкви. Конечно, эта забота стоит и за той статьей, над которой мы здесь позволили себе поиронизировать. Если Церковь лишена той “тайной дисциплины”[278], которую Бонхёффер считал предпосылкой всего “мирского христианства”[279], если жизнь христианина не “сокрыта со Христом в Боге” (Кол. 3:3), то как же тогда быть в мире, но не от мира? Смысл этого различения пропадает, и христианин сразу скатывается по сю сторону “лезвия бритвы”. Все потеряно, если нет того, что Жак Эллюль[280] назвал отличительно христианским “стилем жизнь”[281]. Но даже этот “стиль” лучше описывать не в религиозных выражениях, потому что он не ограничен сферой религии. Мирянин Эллюль говорит, что “речь идет о всей полноте жизни”. “Этот стиль жизни включает как образ нашего отношения к политическим вопросам, так и образ проявления гостеприимства”[282]. А профессор Грегор Смит, стараясь пояснить мысль Бонхёффера, пишет:

“Это непритязательная, смиренная, самоотверженная дисциплина тайной преданности и упования, которой нет соответствия в видимом мире, которая не может полностью выразиться ни в символе, ни в жесте... Тем не менее она существует, и вот что ее поддерживает и питает: простота Евангелия, призыв к смирению, к непоказной молитве, к отказу от применения силы, к постоянному служению и жертве”[283].

Всё это требует от Церкви не усиления ее значения как религиозной организации, но скорее некоторого удаления излишеств, которое Бонхёффер считал для нее необходимым.

Иначе говоря, Церковь должна становиться всё более и более мирянской — при правильном понимании этого слова, которым много злоупотребляли. Это, конечно, не означает, что она должна стать движением мирян в смысле упразднения сакраментального священства (это не входило даже в самые радикальные планы Бонхёффера). Потому что противопоставление мирян священству — это всего лишь один из побочных продуктов клерикализма. Миряне, лаики[284] — это народ Божий в мире. И тому, что подразумевал под настоящим мирским христианством Бонхёффер, совершенно независимо вторит католик о. Ив Конгар[285], определяя мирянина как человека, для которого реальности этого мира “действительно интересны